26апреля, 2025года
Сегодня я впервые узнала, что мой биологический отец жив, и это случилось в тот момент, когда меня накрыла болезнь. Я давно уже плохо себя чувствовала, постоянно ходила к школьной медсестре Елене, которая выдала мне направление к неврологу в поликлинике 7. Я попросила маму, Татьяну Петровну, записать меня к врачу, но она забыла, а потом долго корила себя, размышляя, как всё могло бы сложиться, если бы мы узнали о болезни раньше.
Как он? спросила я, надеясь услышать хоть какойто ответ.
Мама посмотрела на свои поцарапанные носки. На большом пальце её ноги ярко светилась дырка от старого сапога.
Жив, пробормотала она, отводя глаза. Прости.
О родном отце я почти ничего не спрашивала. Я его не помнила, хотя знала, что он был. С двух лет меня воспитывал отчим Николай Иванович, которого я называла отцом, и он официально меня усыновил. Когда мне исполнилось тринадцать, наши отношения с отчимом испортились: он стал требовать слишком много, постоянно ругать, не давал мне дышать. Тогда я захотела увидеть своего настоящего отца. Три месяца я вытаскивала у мамы жилки, требовала имя, адрес, хотя бы телефон. Татьяну Петровна становилась словно немой статуей, молчала. Я слышала, как они вдвоём шептались в коридоре, будто решали, говорить мне правду или нет. Как бы я ни ссорилась с отчимом, я была уверена, что именно он убеждал маму признаться.
Он погиб, наконец сказала мама. Разбился в горах.
Странно, но я тогда поверила ей без единой проверки, не попросила никаких справок, родственников найти не смогла.
Я позвонила ему. Он согласен сдать анализ. Если всё подойдет, тебе сделают пересадку костного мозга. И всё будет хорошо, успокоила меня мама.
В тот же миг я поняла, что хорошего уже не будет. Отец бросил меня, отчим ушёл, сказав, что «насильно мил не будешь», а мать всё время лгала. Кому я теперь нужна? Может, поэтому меня и охватила болезнь природа избавляется от лишнего.
Я не хочу! крикнула я. Не нужен мне никакой операции, я вас ненавижу, жить не хочу!
Мама попыталась обнять меня, но я вырвалась и заперлась в своей комнате.
Небо сливалось с густым туманом, и горизонт исчез. Мне нравилось, что окна моей квартиры во владении на Пресненском переулке выходят в пустырь, хотя мама всхлинула, когда мы переехали, считая это нелепым: остальные окна выходят во двор, а мне это казалось скучным. Так я могла видеть закат, в то время как во дворе только играли дети и сплетничали старушки. Но сегодня заката не было: мир погрузился в серую мглу и не собирался её покидать даже в сумерки. Всё темнело и расплывалось, как и моя жизнь.
Когда я услышала шаги, то приняла их за маму, пришедшую просить прощения. Оказалось, это Николай, стоящий в дверях, будто боялся, что я прогоню его прочь.
Не злись на мать, сказал он. Она делала всё, как могла.
Как могла? отрезала я, глядя в пол. Тебе бы понравилось, если бы тебя похоронили так?
Она писала ему, продолжил он. Говорила, что ты хочешь встретиться. Он не отвечал. Мама решила, что так будет лучше.
Я прикусила губу. Он не отвечал, а теперь, когда узнал, что умирает, вдруг нашёл слова. Отчим поспешил в кухню, не дождавшись ответа.
К маме я подошла лишь через час. На самом деле всё уже решено в моей голове, но я дала всем время остыть.
В её комнате пахло ванилью от её духов, запахом, который всегда заглушал остальные ароматы, но я всё равно ощущала их: рассыпчатую пудру, которой мама покрывает лицо, крем с клубничным ароматом, затхлость старой библиотечной книги. Тётя Татьяна обожала брать книги в Гостевом филиале, считая это «шиком». Лампа была выключена, её фигура сливалась с креслом, длинный халат скрывал белые ноги. Мама не любила искусственный загар, всю зиму страдала, ожидая летнего солнца.
Ладно, сказала я ей. Пусть сдаёт анализ.
О том, что отец приближается, я узнала в больнице в Подмосковье. Мне стало хуже, хотя врач уверял, что время ещё есть. Времени уже не было. Как и я, почти исчезла из этого мира.
Я лежала, отвернувшись к стене, втискивая ногтем отстающий кусок краски. Я смотрела на трещины и ощущала себя нереальной. Всё вокруг казалось иллюзией. Я вдавила краску под ноготь, и кровь пошла, словно это могло вернуть ощущение живости. Сжатая сетка кровати, голоса медсестёр в коридоре, запах антисептика всё выглядело как сон, из которого не просыпаются.
Прежде чем я открыла глаза, я уловила знакомый запах табака, смешанный с машинным маслом. Я резко вдохнула, выдохнула и взглянула.
Мужчина в белом халате стоял у моей кровати. У него было загорелое, морщинистое лицо, густые брови, карие глаза, широкие, как у меня.
Привет, дочь, произнёс он низким голосом, знакомым до боли.
Привет, прошипела я, кхикая и пытаясь проглотить слова.
Оказалось, мой отец Сергей Петрович, женатый, трое сыновей, слесарь, ремонтирующий троллейбусы на Таганке. Я даже не знала, что такая работа существует. Я рассказала ему, что хочу стать кинологом, но мама против, поэтому я планирую поступить на ветеринарный факультет, а потом всё равно стать кинологом.
Собаки лучше людей, сказал он, улыбаясь.
Операция прошла успешно. Я ждала, что отец придёт или хотя бы позвонит, но он не появился. Мама и отчим приходили по очереди раз в день: мама оставляла после себя ванильный аромат и новые книги, не замечая, что я не открыла старые. Отчим просто сидел рядом и болтал ерунду, даже когда я лежала, отвернувшись к стене.
В день выписки я тоже ждала отца, верила, что он приедет. Ожидая врача, я встала, посмотрела в приоткрытое окно, в котором виднелись мутные отпечатки детских ладошек, шагнула к нему, вдыхая сырой прохладный воздух, почувствовала, как пол качается под ногами, словно я стою в лодке посреди быстрой реки. В палате никого не было, я распахнула окно. В лицо ударил ветер, наполнившийся запахами свежих почек, влажной земли, пыльного асфальта. Проезжали машины, разгоняя стаи воробьёв. Голубизна весеннего неба резала глаза.
Я думала об отце: о его грубых руках, вкрашенных мазутом, редеющих волосах, зачёсах набок, чтобы скрыть лысину, о том, как он каждый день чинит троллейбусы. Теперь, когда я увижу эти железные «жучки», они будут напоминать мне отца. О морщинах на его лице, надбровных складках, о словах, которые он никогда не скажет.
Внизу ждали отчим и мама. Они, как обычно, держались за руки, будто шторм угрожал их держать, их ноги не держали, как и меня после долгой болезни. Они уже собирались уходить, когда дверь распахнулась, с улицы донёсся аромат солнца и воды. Отец в рабочей куртке придерживал дверь, в руках держал букет тюльпанов. Я вытёрла слёзы ладонью, улыбнулась и шагнула вперёд.
