Тот самый день
Всё началось с того, что Варвара провалилась в сон, как в глубокий омут, и проснулась, когда уже било без четверти десять. Обычно к восьми она уже стояла на остановке, сжимая в руках термос и косясь на автобус, а теперь сердце её упало куда-то в живот, словно кто-то вырвал опору из-под привычного мира. Телефон не зарядился — шнур, предательски выпавший ночью из розетки, лежал на полу, как змея. В кране — сухо: плановое отключение воды, о котором она, конечно же, забыла. На кухне — звон, треск: её любимая кружка с надписью «Не падай духом» разлетелась на осколки. Осталась только тишина.
Та самая, тяжёлая, как вата в ушах, когда дом не дышит, а замирает. И ты замираешь вместе с ним — не от спокойствия, а потому что сил кричать уже нет.
На работу Варвара, разумеется, опоздала. Ворвалась в офис с растрёпанными волосами, без намёка на макияж, с рукавом пальто, испачканным в чём-то неопознанном. Коллеги бросили на неё взгляды — кто-то усмехнулся, кто-то поспешно сделал вид, что уткнулся в монитор. Начальница вздохнула так, будто Варвара лично совершила преступление против человечества. И день покатился под откос — будто кто-то дёрнул за ниточку, и всё рассыпалось, как бусы с порванной нити.
Она не стала оправдываться. Просто села за компьютер, открыла папку с отчётами, но внутри всё зудело от беспомощности, словно под кожей ползали мурашки. Казалось, сам воздух шепчет: «Ты же знаешь, что так не должно быть».
После обеда позвонили из школы: у сына, Глеба, конфликт с учительницей. Грозят вызвать педсовет, требуют объяснительную, голос в трубке звучит, как судебный приговор. Потом — смс от банка: карта в минусе, оплата не прошла. А следом — фотография от соседки: «Это твой потолок?» На снимке — мокрое пятно, растекающееся, как синяк, по потолку её жизни.
К вечеру Варвара сидела на холодных ступеньках у подъезда. Колготки прилипли к коже, пальцы закоченели. Плечи опущены, сумка распахнута, будто её душу вывернули наизнанку. День не просто не задался — он проверял её, давил, тыкал пальцем в самое больное.
И вдруг рядом остановилась девочка. Маленькая, в очках, которые криво сидели на носу, и с рюкзаком, почти равным ей по размеру.
— Тётя, вам плохо? — спросила она, не глядя в сторону, будто это был самый важный вопрос в мире.
Варвара подняла голову. Хотела отмахнуться, но слова застряли в горле. Голос девочки звучал так просто, без всякой жалости.
— Плохо, — выдохнула она.
Девочка присела рядом, порылась в рюкзаке и достала яблоко — слегка помятое, но чистое. Протянула его обеими руками.
— Бабушка говорит, если кому-то плохо — надо поделиться. Хоть чем-нибудь. Даже если это просто яблоко.
Варвара взяла. Надкусила. Кисло-сладкое, пахло осенью и первым сентября, когда всё ещё кажется возможным. В груди что-то отпустило. Не боль — просто шум, наконец утихший.
— Спасибо. А тебя как зовут?
— Алиса. А вас?
— Варвара.
— Не грустите, тётя Варя. Всё ещё наладится. Просто сейчас — не сейчас.
Варвара кивнула. Едва заметно, но в уголках губ уже дрожал намёк на улыбку.
Девочка встала, поправила рюкзак и ушла. Не оглянулась. Шла быстро, будто точно знала — её дело сделано. Варвара смотрела ей вслед, и где-то внутри вдруг вспыхнуло что-то тёплое, будто кто-то зажёг крошечную свечку.
Она поднялась. Вернулась в квартиру. Сняла пальто. Позвонила Глебу. Не чтобы ругать, а просто спросить, как он. Сказала «прости» — не зная за что, просто потому что хотелось сказать что-то доброе первой.
Потом налила воды коту Барсику. Подмела пол. Собрала осколки кружки. Простые движения, но впервые за день — с тихим пониманием: так надо.
На следующее утро Варвара купила себе новую чашку. Алую. Яркую, как обещание. И механический будильник — он тикал, как будто шептал: «Ты жива. Время идёт — и ты с ним».
Иногда всё разваливается не со взрывом, а по швам. А потом — собирается заново. Не теми же руками, не из тех же кусочков. Но собирается. С яблока. С чужого детского голоса. С того момента, когда ты наконец решаешь: хватит. Пора дышать.
