Три ночи подряд сон бежит от меня. Совесть терзает, будто колючими лапами, не отпуская ни на миг. Стою на распутье, разрываясь между долгом и страхом. Всё изменилось, когда на восьмом месяце я осознала — скоро стану матерью. После свадьбы мы с мужем перебрались в Нижний Новгород, оставив родительский дом в глухой деревне под Казанью. Видимся редко — то они навещают нас, то мы их, но встречи эти редки, как солнечные дни в ноябре.
Во время последнего визита мы с мамой сидели на кухне нашей хрущёвки. За ароматным иван-чаем она вспоминала, как трудно ей было после моих родов. Рассказывала, как плакала от бессилия с младенцем на руках, как бабушка Агафья спасала её советами да тёплым борщом. Сердце сжалось — я вдруг представила себя одинокой с кричащим комочком в дрожащих руках. И неожиданно вырвалось: «Мам, переезжай к нам после роддома, поможешь первое время». Глаза Галины Петровны вспыхнули, будто я вручила ей ключ от рая. Но следом — удар: «Мы с Борисом Николаевичем хоть завтра! Квартиру в Арске сдадим — вам лишние рубли пригодятся».
Меня будто облили квасом в мороз. Её слова звенели в висках, как колокольный набат. Люблю отца безмерно, но звала-то только маму! Месяц, максимум два — окрепнуть, понять материнскую науку. А тут — целый год с папой! Перед глазами поплыли картины: Борис Николаевич, как всегда, тянется к пачке «Беломора». Его вечный дым на балконе, пропитывающий шторы и детские распашонки. Зимой — сквозняки от постоянно приоткрытой двери, сопливый младенец под хриплый кашель тестя.
Да и чем он займётся? Целыми днями смотреть «Иронию судьбы» на полной громкости или таскать Дмитрия в гараж «на пять минут», которые растянутся до полуночи. Муж мне нужен дома, а не в бесконечных посиделках с водкой и селёдкой. Год такого ада? Душа сжимается в комок.
Набравшись смелости, проговорила: «Мамуль, только тебя и ненадолго». Её лицо потемнело, будто туча накрыла: «Без отца — ни ногой. Решай — вместе или никак». Хлопнула дверью, оставив меня в звенящей тишине. Теперь лежу, вглядываясь в потолок, и чувствую, как трещит душа на части. Права ли я? Не отняла ли у матери шанс стать нужной? Или защищаю кроху, чьё здоровье дороже обид?
Совесть шепчет: «Дочь-предательница», а инстинкт твердит: «Спасай гнездо». Муж спокойно сопит рядом, а я тону в сомнениях. Может, мама права — её опыт бесценен? Или это я, отстаивая границы, спасаю семью от бури? Где та грань, где любовь не душит, а согревает? Темнота за окном молчит, а ответа всё нет…
