**Чужой, но самый родной**
— Галина Петровна, ну что вы! Так нельзя же! — голос Аркадия Никитича дрожал от смущения. — Я ведь вам не родственник!
— А кто у меня родственник?! — резко вскинулась женщина, сжимая в руках мятую выписку из больницы. — Сын, что звонит раз в год из своего Питера? Или внучка, которая и не вспомнит, как бабушку зовут? А ты вот уже три года каждый день спрашиваешь, как здоровье, в аптеку бегаешь, когда у меня копейки кончаются!
Аркадий Никитич неловко переминался в прихожей. Высокий, сутуловатый мужчина под семьдесят, с седой щетиной и глазами, в которых светилась усталая доброта. Пришел, как обычно, спросить, не надо ли чего из магазина, а тут такое…
— Но квартиру-то нельзя на меня оформлять! Что люди скажут? Соседи что подумают? — нервно теребил он старую кепку.
— Да плевать мне на их мнение! — Галина Петровна прошла в комнату, опустилась в свое кресло у окна. — Садись, чего торчишь, как столб в огороде.
Аркадий Никитич осторожно присел на краешек дивана. За окном моросил осенний дождик, по стеклу струились капли, и от этого в комнате было особенно уютно. На подоконнике цвели фиалки — их принес весной сам Аркадий Никитич, сказал, будто у него они не приживаются, а тут, гляди-ка, цветут — хоть какая-то радость.
— Слушай сюда, — Галина Петровна сложила руки на коленях. — Вчера была у врача. Сердце барахлит, давление скачет. Говорит, в любой момент может… Ну, ты сам понимаешь.
— Да бросьте вы! — испугался Аркадий Никитич. — Жить вам ещё сто лет, я помогу, как раньше. Лекарства сейчас хорошие…
— Аркаша, — тихо позвала его женщина, и он вздрогнул. Она почти никогда не называла его по имени. — Ты же понимаешь, о чём я? Страшно умирать одной. Очень. А с тобой — не так.
Познакомились они три года назад в очереди в поликлинике. Галина Петровна стояла с направлением к кардиологу, бледная, дышала тяжело. А он сидел рядом, ждал приема у терапевта. Увидел, что ей плохо, подал воды из своей бутылки.
— Спасибо, родной, — прошептала тогда Галина Петровна. — Добрый ты.
Потом выяснилось, что живут в соседних домах. Аркадий Никитич стал заглядывать, спрашивать о здоровье. Сначала изредка, потом чаще. Она его кормила обедом, он чинил в квартире то сломанный кран, то дверцу шкафа. Так и привыкли друг к другу.
У Аркадия Никитича была своя история. Жена умерла от рака лет пять назад, детей не было. Остался один в пустой квартире, где каждая вещь напоминала о прошлом. Работал слесарем на заводе, на пенсию скромную жил, без лишних слов.
А у Галины Петровны сын Дмитрий уехал в Петербург после вуза, устроился там программистом, женился, завел детей. Сначала приезжал на праздники, потом реже. Звонил на день рождения и Новый год, спрашивал о здоровье формально, обещал приехать — но не приезжал.
— Занят очень, — оправдывала сына Галина Петровна перед соседками. — Работа ответственная. Да и дети маленькие, жена занятая…
На деле сын просто забыл о матери. Не со зла — просто жизнь закрутила, и мать осталась где-то на обочине его мира. Живет себе там, пенсию получает — ну и ладно.
Внучка Леночка изредка скидывала фото в мессенджере. Красивая девочка, но чужая. Бабушку почти не помнила.
— Аркаша, а ты детей хотел? — спросила как-то Галина Петровна за чаем с пирогом.
— Хотел. Но не вышло, — он медленно мешал ложечкой в стакане. — Жена, царствие ей небесное, всё лечилась. Потом поздно стало… Говорила: «Женись на молодой, рожай». Да как я мог? Она у меня одна была.
Галина Петровна потянулась через стол, накрыла его руку своей.
— Хороший ты мужик, Аркаша. Редкий.
Он покраснел, отвёл глаза.
— Да что там хорошего… Обычный.
— Обычные равнодушные. А ты за всех переживаешь.
Так и было. Аркадий Никитич не мог пройти мимо чужой беды. В доме все знали: если что-то случилось — звать Аркадия Никитича. У тёти Маши труба потекла — он чинил. У молодой матери с третьего этажа коляску сломали — он новую купил. Бабушка Анна в больницу попала — он за её кошкой Колей присматривал.
— Ты за всех в ответе, — говорила ему Галина Петровна. — Устанешь ведь.
— А как иначе? — удивлялся он. — Людям же плохо.
Соседи уважали, но подшучивали: слишком добрый, прямо юродивый. А Галина Петровна знала — таких людей мало, их ценить надо.
Сама она тоже была не простая. Всю жизнь в библиотеке работала, книжки любила, мыслила. Муж умер рано, сына растила одна, вкладывала в него душу. А он вырос и улетел, как воробей из гнезда. Обычная история, но от этого не менее горькая.
— Знаешь, что обиднее всего? — призналась она как-то вечером. — Не то, что уехал. Дети должны жить своей жизнью. А то, что стал чужим. Звонит, а в голосе — вежливость пустая. Как с малознакомой тёткой говорят.
— Может, он просто не умеет по-другому? — осторожно предположил Аркадий Никитич. — Мужики мы неуклюжие в таких делах.
— Нет, Аркаша. Он умеет. Просто не хочет. Стыдится, наверное, матери из провинции. Жена у него питерская, родители — интеллигенты. А я — библиотекарша из глубинки.
— Дурак он тогда, — неожиданно резко сказал Аркадий Никитич. — Извините, но дурак. Такую мать стыдиться…
Галина Петровна удивилась. Аркадий Никитич редко кого осуждал, всех оправдывал.
— Мать у человека одна, — смущённо добавил он. — Как можно от неё отворачиваться?
— Мы с тобой просто из другого времени, Аркаша. Когда семья — святое.
Теперь они сидели в той же комнате, и Галина Петровна снова завела разговор о завещании. Аркадий Никитич вертел в руках кепку, не зная, что ответить.
— Послушай, — продолжала она. — Я всё обдумала. Сыну квартира не нужна — продаОни обнялись у окна, и в этот момент Аркадий Никитич понял, что роднее Галины Петровны у него никого нет — ни в прошлом, ни в будущем.
