Мать, ты с ума сошла?
Дочь оглушила Людмилу, будто ударила кулаком в грудь.
Больно.
Она молча чистила картошку.
— Нас уже пальцем показывают! У отца — ладно, он мужик, а ты, мать, женщина! Хранительница очага! Тебе не стыдно?
Слезы катились по щекам Люды, а дочь не останавливалась.
Её муж, Сергей, сидел, ссутулившись, губу оттопырив.
— У папы сердце болит, ты чего творишь? Ему уход нужен! — всхлипнул он. — Так не делают, мам! Он тебе всю молодость отдал, ребёнка родили, а теперь что? Заболел, и ты хвост поджала? Не-ет, моя дорогая, не по-людски…
— А как по-людски? — спросила Люда.
— Да ты что, издеваешься?! Глянь на отца… она издевается!
— Я тебе, Анюта, будто не мать родная, а злейший враг… Ох, как ты за отца-то заступилась…
— Мама! Что ты несешь? Какая ты сирота? Нет, больше не могу! Сейчас бабушке позвоню, пусть разбирается с тобой! Позор!
— Представляешь, — обернулась Анна к отцу, — я из института иду, а они… по аллее, под ручку… стихи ей читает, наверное, сам сочинил, да, мам? Про любовь, поди?
— Злая ты, Анька, злая и глупая… Молодая…
— Ни капли раскаяния! Всё, звоню бабкам, обеим! Пусть сами тебя воспитывают, мы с папой устали!
Люда выпрямилась, разгладила платье, будто смахнула с себя пыль.
Встала.
— Ладно, родные мои… я иду.
— Куда, Людка?
— Ухожу от тебя, Серёжа…
— Как уходишь? Куда? А я?!
Дочь в это время яростно что-то кричала в телефон.
— Ааань! Анька! — завопил Сергей, будто по покойнику.
— Что, пап?! Где болит?!
— Ой-ой… Ань… она… мать… уходит сказала…
— Как уходит? Куда?! Мать, ты что выдумала?! На старости лет?!
Люда усмехнулась.
Она аккуратно складывала вещи в чемодан.
Уйти она хотела раньше, но у Сергея хондроз обострился — ой, как он мучился, как стонал!
— Люда… у меня, кажись, грыжа…
— На МРТ не показало.
— Ой, да что эти врачи понимают? Сперва не говорят, знаешь, зачем?
— Зачем?
— Чтобы денег побольше вытянуть! У нас на работе у Степаныча так же было — хондроз, мази, таблетки, а потом — бац! Грыжа, да еще страшная, название такое…
Тогда она не ушла. Не смогла бросить бедолагу.
А теперь…
— Сколько той жизни-то, Людка, — говорила подруга Галя. — Ты как раб на галерах! Что хорошего ты от Сергея видела?
Ни-че-го! — хлопнула ладонью по столу.
Всю молодость гулял, как кобель! Помнишь ту, как её… парикмахершу?
— Нинку.
— Точно! Нинка, как корова, хвостом вертела, а он её таскал к себе!
Ты на двух работах, подрабатываешь, а он — на диване.
Серёже в санаторий надо? Серёжа летит в санаторий! А Люда — к свекрови в огород.
А то, что у Люды в сорок пять ноги отказывают — фигня! Нормально!
— Ну, Галя… — оправдывалась Люда.
— Что «ну»? Он что, из другого теста? Священная корова? Посмотри на других мужиков — жилы рвут, чтоб семья не нуждалась! А у тебя — наоборот.
— Ты будто не любишь его… будто он тебе что-то сделал…
— Ладно, скажу…
Люда сжалась.
— Не за что мне твоего сопляка любить! Всю жизнь помню, как его липкие ручонки по мне ползали!
Тогда у Сергея день рождения был, я перебрала, уснула. Проснулась — дышать не могу. Этот гад рот мне закрыл, а второй рукой — под лифчик лезет!
Я ему рожу исцарапала, а он — на кота сослался!
А знаешь, что страшнее? Его мамаша на соседней кровати всё видела! Потом мне сказала, что я сама виновата! Грозилась тЛюда вздохнула, закрыла чемодан и шагнула за порог — впервые за долгие годы почувствовав, как лёгкость наполняет её сердце.
