Обувь деда — и мальчик, который мечтал её примерить
Тихим утром в старом доме на окраине Нижнего Новгорода царила привычная тишина, так дорогая Сергею Ивановичу. Бледный свет пробивался сквозь занавески, с кухни доносился запах свежего чая, и он наконец мог позволить себе минуту покоя с книгой. Но сегодня тишину разрывали странные звуки — шарканье, шлёпанье и сдавленное детское «ёлки-палки», будто кто-то подхватил это выражение у взрослых.
Сергей выглянул в коридор и застыл. Там был его внук, Гриша.
Маленький, с взъерошенными волосами, в пижаме с медведями, он с сосредоточенным видом пытался пройти по коридору… в дедовых кирзовых сапогах, одиноко стоявших у порога. Сапогах, которые мальчик упорно называл «дедушкиными». Хотя самого деда, Фёдора, не было уже давно — он ушёл пять лет назад, оставив после себя лишь эти сапоги да тихую грусть в углах дома.
— Гриш, а ты что делаешь? — тихо спросил Сергей, боясь нарушить хрупкость момента.
Мальчик не обернулся, упрямо глядя на свои ноги.
— Хочу понять, каково это — быть большим, — ответил он, делая неуверенный шаг. Левый сапог съехал, Гриша буркнул что-то недовольное, наклонился, подтянул его.
Сергей присел на старую скамейку у стены, чувствуя, как в груди теплеет от нежности. Он знал: сейчас важно не мешать. Порой детям надо примерить что-то чужое, чтобы осознать что-то своё.
— Думаешь, взрослым просто? — спросил он после паузы, стараясь не отвлекать внука.
Гриша кивнул, не отрывая глаз от сапог.
— Вы же всё знаете. Вам никто не говорит «нельзя».
Сергей усмехнулся, но в уголках глаз его дрогнуло. Он вспомнил, как сам в детстве надевал отцовские валенки — огромные, жёсткие, пропахшие дымом. Ему казалось, что стоит их надеть — и сразу станешь сильнее, мудрее, неуязвимым. Но уже после первых шагов понимал: ноги болтаются, подошва скользит, и каждый шаг даётся с трудом.
— А знаешь, — начал Сергей, — в этих сапогах твой дед прошёл пол-России. Они старые, но он их не выбросил. Говорил, что они крепкие, как сама жизнь.
Гриша замер, рассматривая потрёпанные голенища. Его глаза, слишком серьёзные для восьмилетнего мальчишки, блестели от любопытства и чего-то ещё — будто он пытался разглядеть в этих потертых сапогах следы дедовых дорог.
— Всё равно хочу пройти, — упрямо сказал он. — Хоть немного.
— Ненадолго, — мягко согласился Сергей. — А потом возвращайся в свои тапки. Успеешь ещё навзрослеть.
Гриша кивнул и, покачиваясь, сделал ещё несколько шагов. Лицо его напряглось, каждый шаг был будто испытанием. В его движениях читалась решимость, словно он шёл не по скрипучим половицам, а по невидимому пути во взрослую жизнь.
Сергей смотрел на внука, и в груди разливалось странное тепло. Быть взрослым — это не про сапоги, не про бороду и не про то, чтобы всегда знать, как поступить. Это про то, как вставать рано, даже если ночь была бессонной. Про то, как молчать, когда хочется кричать. Про то, как держать чью-то руку, даже если самому страшно.
Но начинается всё вот так — с мальчишки, который надевает дедовы сапоги и делает первый шаг в мир, пока ещё слишком большой для него.
