Это было не просто так…
Лера неслась на дискотеку, будто крылья за спиной раскрылись.
Обтягивающие лосины с металлическим отливом, короткая юбка из денима, белоснежные кроссовки, топ с силуэтом модели, высокий хвост, перехваченный массивной резинкой. Губы — нежный румянец помады, глаза — в дымчатых тенях. Настоящая звезда.
Все твердили: Лерка — чудо. И она знала это. Гордость всего района. Поступила в московский университет — сама. Без блата, без чьей-либо помощи.
А ведь помнишь, как ворчала Зоя Петровна?
— Тебе, Синицына, до вуза — как ракеты на Луну строить! Максимум — колледж, да и то если отчим замолвит словечко. А так — жди тебя дворники в подъезде.
Ах да, точно. Отчим. Настоящий отец давно растворился вдали. А отчим… никогда не станет хлопотать за «такую бездарь».
Зоя Петровна ждала слёз. Но Лера встала, глянула прямо в глаза и твёрдо, почти вызывающе, бросила:
— Посмотрим, кто кем окажется.
Зоя скривилась и пообещала ей сладкую месть на экзамене. Но Лера сдала. Поступила. Сама. Без «дополнительных вливаний». Вот так.
— Девушка, не желаете чистой и вечной любви?
— С тобой? Корягин, ты совсем страх потерял?
— Лерк, ну ты чего. Как жизнь?
— Лучше всех.
— Фигура у тебя, ммм…
— Хочешь себе такую?
— Хочу.
— Приходи, наряжу — будешь краше.
— Ой, злая ты, Синицына. А я, может, тебя люблю.
— Исчезни, нечисть, бабка крест мне осиновый дала — от таких, как ты, да от ночных кошмаров.
— Ну чего ты…
— А вот так. На всякий случай.
Они шагали по вечерней улице, перебрасываясь шутками. Молодые. Свободные. Неуязвимые.
— Слушай, а давай в понедельник в школу завалимся? — предложил Корягин.
— Ты сбрендил? Зачем?
— Представь, как Зоя Петровна задохнётся, узнав, что ты сама в университет пробилась.
Лера усмехнулась.
— Плевать я хотела. А ты как?
— Потусь лето, а потом — в армию. Ты ждать будешь?
— А то. Сяду на лавочку, в платочке, носок тебе вязать стану. Километров сто.
— Да пошла ты…
— Ладно.
— Ого, гони, это ж Маринка! Она в ПТУ, да?
— Угу. Каждому своё. Всё, Миш, я пошла. Вон мои девчонки. А ты с Маринкой крутишься?
— Да нет, ну… так, болтаемся.
— Она хорошая. Она дождётся. А я — нет.
— То есть со мной — никак?
— Нет. — Чётко сказала. И ушла.
Учёба давалась Лере легко. Не потому что просто — просто она не ныла.
— Как ты всё успеваешь? — спросила соседка.
— Что?
— Ну и в кино, и на дискотеки, и учёба у тебя…
— Не знаю, — Лера пожала плечами. — Просто живу. Не ною. С парнями не связываюсь. Учёба — моё будущее. А гулять? Когда, как не сейчас?
— А я замуж хочу. За богатого.
— А я — нет.
С Димой Лера познакомилась на дискотеке. Он был слишком настырный — она сбежала. Но на следующий день он пришёл в общагу. С цветами, с шоколадом. Она — дверь перед носом. Он — с кино и цветами. Она — опять мимо.
Девчонка уже глазом дёргала от его внимания. Ненавидела почти. А тут ещё Корягин письма слал из армии. Скучает. Но не про службу пишет, а про чувства.
А она его знает — как до четырнадцати в коричневых колготках бегал… Как бабка к ворожее таскала — от энуреза лечить.
Дима на байке катался, караулил её, будто в кино. А потом… он упал. На её глазах. И она, не думая, кинулась к нему. Не потому что Дима. А потому что человек.
И почему-то… согласилась на свидание.
Полгода встречались. Не бабочки. Не любовь. Но как-то… рядом. Он стал родным.
Потом письмо от Корягина: обиды, грязь, обвинения. Кто-то настучал. Да она и не скрывала.
С Димой было проще. Он был рядом. Надёжный. С ним можно было мечтать. О свадьбе. О будущем.
— Везёт тебе, Лерка, — вздохнула соседка.
— В чём?
— С Димкой. Ты знаешь, кто он?
— В смысле?
— Папа у него — большая шишка. Байк ему купил. Теперь — тачку. Единственный ребёнок. Богачи. В возрасте.
— И?
— Говорят… у него уже невеста есть. Лиля. Отцы бизнес хотят связать.
Вечером Лера спросила у Димы. Он занервничал.
— Это всё отец. Я против. Лиля мне не нужна. У меня есть ты. Уедем.
— На выходные поеду к родителям.
— Хорошо… — и ей показалось, он вздохнул с облегчением.
Когда вернулась — что-то было не так. Девчонки смотрели странно. Парни ухмылялись.
— Что происходит?
— Сядь… Лер… Дима…
— Что?
— Он женился.
Ни дрожи. Ни слёз. Внутри — обвал. Но снаружи — камень.
— И?
— Ты… так спокойна…
— А какой быть? Я знала. Уехала, чтобы понять. А он — женился. Я позволила. Логично.
Она наклонилась к соседке:
— Его имя мне не произноси. Никогда. Для меня его нет.
После выпуска Лера не поехала домой. Поехала в роддом.
Родился Алёшка. Крепкий. С хваткой.
— Лерочка… ты… отцу скажешь?
— Мам, никогда. И не спрашивай.
— Хорошо, просто… Я боялась, ты повторишь мою судьбу.
— Не повторю. Ты за отца замуж вышла. Я — нет.
— Поживёшь у нас?
Лера увидела: мать боится. Отчим не рад.
— Поняла. Даже из роддома не заберёте?
— Ну что ты, Лерочка… конечно заберём…
Приехали. Отчим молча руку пожал.
— Отец сказал — поживёте месяц-другой.
— Спасибо. Мы не задержимся.
Алёшка почти не плакал. Будто знал — им тут не рады.
Через месяц Лера переехалаА через два года она стояла перед зеркалом в собственном офисе, поправляя пиджак, а в соседней комнате звонко смеялся Алёшка, которого нянчила теперь уже гордая бабушка.
