«Ты кормил меня обещаниями, а он — ужином»: как Иван потерял всё
Иван метался по тесной кухне, будто медведь в берлоге. Он теребил край стола, перекладывал ложки, сновал от плиты к холодильнику, ища опору в этом привычном хаосе, который сам же проклинал. В голове гудело: пора. Пора сказать. Пора кончать. Терпение лопнуло.
Анфиса, конечно, заплачет. Будет умолять остаться. Скажет, что устала, но старается. Пообещает исправить всё. Но он знал правду: конец. Их больше нет. Остались лишь две тени, скованные ипотекой и привычкой. Ни любви, ни злости — пустота.
Ключ щёлкнул в замке. Он напрягся, будто перед прыжком в ледяную воду.
Анфиса вошла, опустилась на табурет. Первым делом сбросила туфли — эти чёртовы лабутены. День выдался адский: работа продавцом в торговом центре выжала из неё все соки. Весна кружила головы людям: кто-то искал новую любовь, кто-то — новую шубу.
— Привет. Как дела? — осторожно спросил Иван.
— Как у загнанной лошади. Не присела ни разу, — выдохнула она, даже не взглянув.
— Понятно. Ужин скоро?
Она кивнула и двинулась к плите. Через полчаса кухня уже дышала жаром: шипела сковорода, булькал суп, запах жареной картошки смешивался с горечью его мыслей.
Иван замер у порога, собираясь с духом. Глубокий вдох.
— Анфиса… — начал он, — нам нужно поговорить.
Жена обернулась, не выпуская из рук ножа и картошки. Без тревоги, без удивления.
— Давай разойдёмся, — выпалил он. — Всё, хватит. Мы чужие. Ты закопала мои мечты. Я — музыкант, а ты — быт. Ты выжимаешь из меня рубли, не даёшь дышать, режешь крылья. Я так не могу.
Фраза вышла неожиданно пафосной, но звучало звонко, почти как со сцены.
Анфиса продолжила резать картошку, затем резко швырнула нож в раковину, сняла фартук, выключила плиту и повернулась.
— Давай! — спокойно сказала она. — К чёрту этот быт.
Он опешил. Где слёзы? Где крики?
Пока он переваривал её реакцию, Анфиса налила себе чай, достала бутерброды и села за стол.
— Фиса… ты в шоке. Но ты же тоже чувствовала, да? Ты готовишь без души. Всё на автомате…
— Да. Без души, — повторила она и отхлебнула чай.
Диалог рассыпался. Он терял нить.
— Надо решить, что с квартирой, — неуверенно начал он. — И с остальным…
— Думала, ты так задыхаешься в этом быту, что кинёшь всё и убежишь. Ан нет — ипотека заботит, — усмехнулась она. — Ладно. Оставь квартиру мне. Но верни половину оплаты. Я перееду к отцу, он одинокий, старенький.
— Какая же ты расчётливая, — процедил Иван. Он мечтал о славе, ходил на кастинги, подрабатывая грузчиком. Все деньги отдавал ей, не вникая в цифры. А теперь — проценты, документы, раздел.
Он жаждал свободы. А получил бухгалтерию.
— Бери квартиру. Деньги вернёшь, когда сможешь. Я не монстр, — пафосно заявил он, будто дарил ей не однушку в спальном районе, а дворец.
— Спасибо. Кстати, у тебя кто-то есть? — спросила она, разглядывая ноготь.
— Неважно, — многозначительно пробормотал он. Пусть думает, что у него очередь.
Он ушёл с ощущением лёгкой победы. Свобода. Творчество без сковородок и упрёков.
Прошло полгода.
Иван стоял у знакомой двери и топтался. Всё пошло наперекосяк. Жизнь у матери превратилась в кошмар: упрёки за развод, насмешки над неудачами, скандалы, когда он приводил девушек. Даже кассирша сбежала после её тирады.
Мать оказалась хуже Анфисы. В разы.
Последняя капля — требование съехать. Он был уверен: у неё появился кто-то. Они разругались. Она назвала его неудачником и велела найти работу, а не витать в облаках.
И тут позвонила Анфиса. Предложила закрыть вопрос с квартирой и наконец развестись. Вот он и здесь.
Он приготовился: отрепетировал покаянный взгляд, дрожь в голосе, скупую мужскую слезу.
Нажал звонок.
— Привет. Заходи, — открыла Анфиса. Она выглядела… прекрасно. Или он просто забыл, как она выглядит.
Он шагнул на кухню, как хозяин. И застыл.
У плиты стоял здоровяк в трениках и жарил шашлык. На столе — пачка рублей.
— Ты кто? — прохрипел Иван.
— Сергей, — даже не обернувшись, бросил тот.
— Фис… можно поговорить? — жалобно выдохнул Иван.
В комнате он зашипел:
— Это кто такой?! Что он тут делает?!
— Ужин готовит, — спокойно ответила она.
— А я?
— А ты ушёл.
Тишина. Густая, как смола.
— А если я… вернусь?
— Куда? Место занято. Сергею не мешает моя «приземлённость». Ему нужны семья, дети, дом. Мы распишемся, как только разведёмся.
— А ты?
— И я.
— А я?! — взвыл он. — Чем он лучше?!
— Тем, что ты кормил меня обещаниями. А он — ужином.
Конец.
