Он каждый день ждал её, пока не осознал — она не вернётся.
— Роман, ты уже решил, что будешь делать летом? — Алиса присела на край стола, закинула ногу на ногу, скрестив пальцы на обтянутых джинсами коленях. — Ты меня вообще слышишь?
— Угу, — пробурчал Роман, не отрывая глаз от ноутбука.
— Что ты там читаешь? — Алиса нетерпеливо дёрнула ногой.
А Роман не мог поверить своим глазам. Раз за разом перечитывал сообщение, закусывая губу.
— Могу уйти, если я тебе мешаю. — Алиса надула губы. — Уходишь?
Она потратила весь макияж, подвела глаза, надела обтягивающие джинсы и белую футболку с надписью «Не грусти!» на спине — Роману это нравилось. А он даже не взглянул. Алиса спрыгнула со стола, прошлась через комнату, раскачивая бёдрами, и замерла у двери. Роман по-прежнему сидел, уставившись в экран.
— Я ушла! — В её голосе прозвучал вызов, будто говорила: «Ты об этом пожалеешь!»
Она схватилась за ручку и в последний раз окинула взглядом спину Романа.
— Как хочешь. — Алиса встряхнула длинными светлыми волосами и резко вышла, хлопнув дверью.
Она медленно спускалась по лестнице общежития, ждала, что Роман выбежит, догонит, остановит. Потом сорвалась вниз, закусив губу от досады. Пронеслась мимо вахтёра и выбежала на улицу, под лучи тёплого солнца.
Роман даже не заметил, что Алиса ушла. Он снова и снова вглядывался в экран, в улыбающееся лицо на аватарке. Это была она — его мать. Изменившаяся, с потускневшей красотой, которую пыталась вернуть густым макияжем. Но это она. А он думал, что забыл её лицо…
Пятнадцать лет назад он считал её самой красивой. Пусть и не самой ласковой матерью, но он любил её без памяти. Лицо стёрлось из памяти, но тот день запомнился до мелочей.
Она стояла перед зеркалом — высокая, стройная, в облегающем голубом платье. Шурш-шурш — щётка скользила по шелковистым волосам. Она отбросила их назад, положила щётку и посмотрела на сына.
То утро было странным. Она не торопила его, не кричала, чтобы он поторопился в садик. Не дёргала, не звала «тормозом». Она не спешила. И от этого в груди у Романа сжималось сердце.
— Ты готов? — Голос её дрогнул.
— Мы идём в садик? — спросил он.
— Да. Только в другой.
Он удивлённо уставился на неё.
— Так надо, — резко сказала она. — Пошли.
Он шёл за ней, чуть ли не бегом. Оттого, что она не оглядывалась, тревога росла. Сегодня всё было не так.
Они ехали долго. В окне мелькали кирпичные дома, потом деревянные. Машина остановилась у высоких железных ворот.
— Здесь садик? — подумал Роман.
Внутри пахло молочной кашей. Они вошли в кабинет, заставленный шкафами.
— Здравствуй, Роман Смирнов. — Пожилая женщина смотрела на него строго.
— Вы уже попрощались. Идите, — сказала она матери.
— Пойдём, познакомлю тебя с детьми. — Её рука была сухой и жёсткой.
Роман вырвался и бросился в коридор — но мама уже исчезла. Лишь слабый запах её духов витал в воздухе. Рука снова схватила его.
— Мама! Пустите! — Он дёргался, понимая — она бросила его.
Всё в нём дрожало от пустоты.
Он стоял у окна весь день, ждал, когда она вернётся.
Он ждал её каждый день, пока к десяти годам не осознал — она не придёт.
Учился он хорошо. Вдруг она вернётся — не хотел её расстраивать. Поступил в институт, получил комнату в общаге. После шестнадцати кроватей в детдоме это казалось роскошью.
Сегодня он получил короткое сообщение. Всматривался в её фото — крашеные рыжие волосы с тёмными корнями, губы в яркой помаде, но глаза не улыбались. Он перечитал слова:
*»Роман, здравствуй. Я — твоя мама. Узнала тебя в соцсетях. Хочу объясниться. Ответь.»*
— Хочет объясниться. А я ждал её пятнадцать лет! — бушевало внутри.
*»Сегодня в 17:00, кафе ‘Ласточка’ на набережной»*, — написал он холодно. Пусть знает — он не простил.
Но любопытство взяло верх. Он пришёл. Узнал её сразу.
— Рада, что ты пришёл. Хочешь есть? Видела твои фото в сети, ты так похож на отца…
— Я на третьем курсе. Фото с соревнований — четыре года назад. Долго собиралась написать?
Он говорил жёстко, мстя за все годы.
— Почему ты бросила меня?
Она вертела вилку, ногти ярко блестели.
— Мне было столько же, сколько тебе сейчас, когда ты родился. Отец ушёл. Я осталась одна. Познакомилась с другим… скрыла, что у меня есть сын. Он умер два года назад.
Она виновато смотрела на вилку.
— Простишь ли ты меня? У меня теперь квартира. В общаге, наверное, трудно?
— Лучше, чем в детдоме, — сквозь зубы сказал Роман.
Ему хотелось уйти. Но где-то в глубине шевельнулось старое чувство.
— Можешь жить у меня. Мне ничего не надо…
Он отказался. Но стал приходить. Иногда с Алисой.
Жить одному тяжело. Даже если рядом тот, кто когда-то предал. Глядя на неё — уставшую, с дрожащими руками, — он чувствовал: это его кровь. И никакие обиды этого не отменят.