Я знаю, они мои дети, пробормотал он, не поднимая глаз. Но не могу объяснить, почему не чувствую этой связи.
Посмотри на неё! Какая красавица! воскликнула я, прижимая к груди тёплый комочек нашей новорождённой доченьки. Анечка лежала в мягком одеяльце, свернувшись калачиком, и тихонько посапывала. Я не могла оторвать от неё взгляд. В этот момент весь мир сузился до одного личика, одного дыхания, одной мысли: «Она моя. Она наша».
Рядом стоял Иван. Он смотрел на ребёнка, но в его глазах читалась не только нежность там таилось что-то ещё. Что-то неопределённое, почти испуганное. Он протянул руку, осторожно коснулся пальцем детской щёчки.
Вылитая ты, прошептал он. Но в голосе не было того счастья, которого я ждала. Не было той радости, что должна была переполнять его. Тогда я не придала этому значения. Ну и что, что похожа на меня? Главное наша семья стала больше, дочка здорова, а мы теперь настоящие родители.
Но годы шли, и когда родилась вторая дочь Соня, я начала замечать то, от чего раньше закрывала глаза. Девочки были удивительно похожи друг на друга. Их большие карие глаза, аккуратный носик, высокий лоб, густые тёмные волосы словно срисованные с портрета моего отца. Ни одной черты Ивана в них не было. Ни его голубых глаз, ни ямочек на щеках, ни даже привычной улыбки. Это стало проблемой. Болезненной и тяжёлой.
Я сидела на кухне, машинально помешивая остывший чай. За спиной слышалось ровное дыхание спящих девочек, а передо мной, с каменным лицом, сидела свекровь Галина Петровна. Она «просто зашла», как всегда говорила. Но я знала: у неё не бывает случайных визитов. Особенно в последние месяцы, когда между нами выросла стена недомолвок и холодного недоверия.
Лена, начала она, подбирая слова так осторожно, будто боялась обжечься, девочки, конечно, хорошенькие. Но ты уверена, что они от Ванюши? Уж больно на твоего отца смахивают. Как две капли воды. Странно, правда?
Ложка звякнула о край кружки. Я замерла. Эти слова я слышала и раньше в шутках, намёках, перешёптываниях. Но из её уст, от женщины, которая называла меня «доченька», это прозвучало как нож в спину.
Галина Петровна, что вы такое говорите? голос дрожал. Конечно, они от Ивана! Вы же сами всё знаете! Мы их так ждали, я рожала, он забирал их из роддома! Как можно сомневаться?
Она лишь пожала плечами, будто говоря: «Мало ли что». И в этом жесте вся её уверенность в том, что сомнение обосновано. Я чувствовала, как внутри закипает обида, но сильнее обиды была тревога. Потому что самое страшное было не в её словах. Самое страшное в том, что и сам Иван начал отдаляться от наших детей.
Ваня, ты опять не забрал Аню из сада? спросила я, когда он вернулся домой под утро. Аня уже спала, Соня дремала на диване. А я, вымотанная после двойной смены, домашних хлопот и вечных переживаний, еле стояла на ногах.
Забыл, прости, он равнодушно швырнул куртку на стул, даже не глядя на меня. Работы много.
Ты вечно занят, не выдержала я. Когда ты в последний раз играл с Соней? Читал Ане сказку?
Он молчал. Долгое, тяжёлое молчание, которое наконец разорвал его голос тихий, но будто выстраданный:
Не тянет меня к ним, Лена. Не знаю почему. Они кажутся чужими. Я пытаюсь, но не чувствую, что они мои.
Слёзы подступили к горлу. Как можно так говорить о своих дочерях? О тех самых детях, которых он когда-то ждал? Но я поняла он говорил искренне. Иван действительно хотел дочку, похожую на него. Он мечтал, как будет с ней играть, как будет гордиться, когда она унаследует его черты. А вместо этого две девочки, в которых не было ни капли его.
Я полезла в интернет, читала про генетику, доминантные гены. Оказалось, такое бывает. Иногда ребёнок больше похож на деда, чем на отца. У моего отца были сильные гены карие глаза, тёмные волосы. И обе мои дочки получили именно их. Но как объяснить это Ивану и его родне, если они уже всё решили?
Предложила сделать тест ДНК. Не потому, что сомневалась, а чтобы закрыть вопрос. Но он отказался.
Я верю, что они мои, сказал он, глядя в пол. Просто не чувствую связи.
А ты пробовал? я почти кричала. Пробовал быть с ними, играть, общаться? Или ждёшь, что они сами к тебе придут?
Он молчал. А в этом молчании я чувствовала, как рушится наша семья.
Ещё хуже было с его роднёй. Свекровь и золовка вели себя так, будто Аня и Соня не их кровь. Приходили редко, а если приходили, то только чтобы отметить, как девочки «не в Ваню». Однажды золовка, Оля, усмехнулась:
Лена, ты точно не от деда их родила? и рассмеялась, будто это смешно.
Я не сдержалась:
Оля, это уже не шутки. Это мои дети, и они от твоего брата. Не нравится не приходи.
Она обиделась, конечно. Но что мне оставалось? Я одна тянула двух дочек, пока Иван «не чувствовал связи», а его родня только подливала масла в огонь. Мои родители жили далеко, да и годы уже не те. Я чувствовала себя одинокой.
И вот однажды вечером, когда девочки уснули, я решилась на разговор. Я понимала: так больше нельзя. Либо мы найдём выход, либо семья развалится.
Ваня, начала я, стараясь говорить спокойно, я знаю, тебе тяжело. Я тоже мечтала, что у нас будет дочка в тебя. Но это наши дети. Они не виноваты, что унаследовали мои гены. И я не виновата. Мне больно смотреть, как ты от них отдаляешься.
Он долго молчал, потом вздохнул:
Я сам себя за это ненавижу. Но когда смотрю на них вижу твоего отца. И кажется, что я здесь лишний.
Я взяла его за руку:
Ты не лишний. Ты их отец. Они тебя любят, даже если ты этого не видишь. Аня вчера спрашивала, почему папа с ней не играет. Соня тянется к тебе, а ты отворачиваешься. Они чувствуют это, Ваня.
Он опустил