Из-за закрытой двери донеслись обидные слова: «Папа, отдай квартиру — ты уже своё отжил». После этого дочь ушла, оставив его в одиночестве.
После ухода жены его жизнь стала монохромной, словно её накрыло тёмное покрывало. Ничто больше не радовало — ни солнечные дни, ни крепкий чай по утрам, ни старые фильмы, которые они когда-то смотрели всей семьёй. Единственное, что удерживало его в этом мире, была работа. Пока хватало сил, он шёл туда, потому что дома было слишком тихо. Эта тишина словно звенела в ушах, разрывая сердце.
Время текло размеренно, словно кадры старого фильма: утро, автобус, работа, дом, тени на стенах, пустота по вечерам. Сын и дочь появлялись всё реже, почти исчезли из его жизни. Их звонки стали редкими и дежурными, а вскоре и вовсе прекратились. Он бродил по улицам, тщетно пытаясь найти в толпе знакомые лица. Его не пугала старость, его пугала мысль о том, что он уйдёт в одиночестве.
Со временем тьма окутала его изнутри. Душа болела и сокращалась в комок. Он вспоминал жену и мечтал набраться смелости и извиниться, но так и не осмелился набрать знакомый номер. Он всё ещё любил её и сожалел о невысказанных словах.
Однажды на пороге появилась дочь. Он встретил её, как ребёнок, приготовил её любимую выпечку, заварил чай и достал альбомы с фотографиями, надеясь вспомнить прошлое. Но её визит оказался совсем о другом.
— Папа, — сказала она холодно, — ты живёшь один в четырёхкомнатной квартире. Продай её. Купи себе небольшую, а деньги отдай мне.
Он не поверил. Надеялся, что она пошутит и рассмеётся. Но в её глазах не было и тени иронии.
— Я… я не готов продавать. Это мой дом… здесь ваша детская, здесь мы были с мамой…
— Ты своё уже отжил! Мне нужнее деньги! — выпалила она с раздражением. — Ты ведь один, зачем тебе столько места?
— Когда ты снова приедешь? — тихо спросил он, не узнав своего голоса.
Она скользнула мимо него равнодушным взглядом и, обуваясь, бросила:
— На твои похороны.
Дверь захлопнулась. Он замер. Затем опустился на пол. Боль в груди сдавила его как молот. Три дня он пролежал так, не ест, без сил, без надежды. Потом набрал сына.
— Миша, приезжай… Мне плохо, — с трудом выдавил он.
Сын слушал. Молчал. Потом произнёс:
— Пап, не обижайся, но правда зачем тебе такая большая квартира? Я хочу машину, мог бы помочь… Я бы приехал, если бы ты решил её продать.
Молчание. То самое, что звенит в ушах и оставляет пустоту в душе. Он положил трубку. Понял: его дети больше не с ним. Есть только чужие люди с его кровью.
Вскоре он зашёл в аптеку, где случайно встретил брата бывшей жены. Тот удивился, поздоровался.
— Аня? — спросил он, — как она?
— Уехала в Италию, — коротко ответил он. — Вышла замуж за итальянца. Нашла своё счастье.
«Нашла своё счастье…» Эти слова жгли. Он был рад за её счастье, горевал лишь о своей пустоте.
На следующее утро он проснулся с тяжестью на сердце. Небо за окном казалось низким и серым. Он накинул пальто, вышел на улицу. Шёл кварталами до старой лавочки во дворе. Сел. Закрыл глаза. Сердце сделало последний болезненный удар.
Его душа, утомлённая болью, равнодушием и тишиной, наконец обрела покой — там, где больше не предают. Где никто не просит отдать последнее. Где, возможно, кто-то вновь скажет: «Пап, я скучала…»
Но это — уже не здесь.
