Каждое утро Иван Семёнович выходит из своей хрущёвки в спальном районе Нижнего Новгорода ровно в 7:45. Не потому, что ему нужно — пенсия, работа давно позади, дети выросли и разъехались. Просто тело помнит: скрип подъездной двери, хруст гравия под ботинками, весенний ветерок, цепляющийся за потертое пальто.
Он проходит мимо киоска, где продавцы уже не предлагают кофе — знают: у Ивана Семёновича всегда с собой термос. Он кивает, будто говорит: «Всё в порядке. Всё как обычно». Двор, скамейки, аптека, крыльцо почты — всё узнаёт его шаги. Даже бродячие псы не лают: свой.
Его маршрут неизменно ведёт к последней деревянной лавочке у старого клёна. Она покосилась, доски отполированы временем, посередине — трещина. Много лет назад именно он, Иван, ставил её — тогда работал в ЖЭКе: вешал таблички, латал крыши, менял лампочки, смеялся с коллегами в обед. Казалось, весь дом держится на таких, как он. И лавочка, и болты, что он когда-то вкрутил, стоят до сих пор — ржавые, но нерушимые.
Он садится, наливает крепкий чай в крышку-стакан, раскладывает на коленях газету — не читает, просто держит, как что-то незыблемое. Смотрит, как мимо идут люди: школьники, работяги, спешащие по делам. Меняются куртки, лица, а он остаётся. Как якорь посреди времени.
Иногда к нему подсаживаются: соседка-пенсионерка, запыхавшийся старшеклассник, парень с овчаркой, девушка с термосом, подросток в наушниках. Посидев пару минут, уходят. Иван Семёнович остаётся. Как будто он — часть лавочки: её продолжение, её голос.
Как-то подошла женщина с фотоаппаратом. Немного замялась, потом спросила:
— Можно вас сфотографировать?
Он удивился:
— Меня? Не ошиблись?
— Нет. Я снимаю проект. О тех, кто не уехал. Кто остался. Вы… будто часть города. На вас смотришь — и понимаешь, что не всё потеряно. Что кто-то ещё здесь. Настоящий.
Он усмехнулся, отложил газету.
— Ладно, снимай. Только подпиши, что не сплю. А то решат — старик дрыхнет, как ветеран на лавочке.
— Напишу, что вы — хранитель времени, — улыбнулась она.
— Да не мрачно. Со светом. Чтобы не грустно.
Через неделю его фото появилось в местном паблике. Сотни комментов: «Я его каждое утро вижу», «Он как часть улицы», «Без него двор не тот». Иван Семёнович читал, молча улыбался. И всё так же сидел. Пил чай, держал газету. Иногда ловил на себе взгляды — внимательные, тёплые.
Весной приехали рабочие — менять лавочку. Новая, серая, железная. Холодная. Без трещин, без шероховатостей. Один из рабочих глянул на Ивана Семёновича:
— Жалко?
Тот кивнул, но не на лавку — на тень, что раньше от неё ложилась.
— Жалко. Но не мне одному.
Он не мешал. А вечером, когда все разошлись, вернулся. Принёс банку краски и кисточку. СеОн аккуратно подрисовал тонкую трещину на новой лавке — там, где она была на старой.
