**Гостью встречай, мать**
Проснулась Антонина поздно. Куда спешить? На пенсии седьмой год, забот никаких. Можно и подольше в постели поваляться. Но на душе тревожно, будто петля затянулась. С чего бы? Вроде всё спокойно, не о чем беспокоиться. Ан, нет.
Поднялась, привела себя в порядок, поставила на плиту чайник, глянула в окно. Над соседним домом небо алело, вот-вот покажется зимнее солнце. Значит, после долгой оттепели ударил мороз. «Ну и ладно. Попью чаю, сбегаю в магазин», — подумала она и сняла с огня закипевший чайник.
Налила чашку, пьёт медленно, по глотку. Тепло разливается по телу. Невысокая, хрупкая, даже после рождения сына не поправилась. А муж был богатырского сложения. Звал её ласково — Тоненькая, Тонюська. Но его не было с ней уже десять лет.
Подняла чашку — и вдруг резкий звонок в дверь. Рука дёрнулась, чай обжёг тонкую кожу с коричневыми пятнами. Едва не выронила чашку. «Вот они, неприятности. Сердце-то не обмануло. Чего ждать теперь?» Только подумала — звонок повторился, настойчивый, нетерпеливый.
Антонина подула на обожжённое место, заворчала: «Кого нелёгкая принесла с утра пораньше?» — и пошла открывать. Не сразу поняла, что перед ней — её сын. «До чего же изменился», — ахнула она про себя. Да и Арсений, видно, растерялся, увидев, как постарела мать.
— Гостя встречай, мать, — улыбнулся он, будто очнувшись.
— Сеня? Ты? Почему не предупредил? — Она прижалась к его груди, а он неловко обнял её одной рукой.
Пахло дорогой, немытой одеждой и чем-то ещё, отчего сердце сжалось. Она отстранилась, пригляделась. Неряшливая щетина, опухшее лицо, мешки под глазами…
— Ты один? А где Оля, внучка? — спросила Антонина.
— А мне одному ты не рада? — пробурчал Арсений, глядя куда-то поверх её головы.
— Да нет, просто растерялась, — отступила она, пропуская его в квартиру. — Заходи, раздевайся.
Он переступил порог, поставил на пол потрёпанный рюкзак, окинул взглядом прихожую.
— Дома… Всё как было.
— В отпуск приехал? Посреди зимы? — Антонина не сводила глаз с рюкзака.
— Потом, мать. Устал. — Снял куртку, бросил на вешалку.
— Конечно, конечно. Как раз чай горячий, — засеменила она на кухню, достала с полки его старую чашку.
Арсений вошёл следом, развалился на стуле, заняв собой всю маленькую кухню. Поставила перед ним чашку.
— Может, поешь? Борщ вчера сварила, — замерла, ожидая ответа.
— Давай, — буркнул он. — Соскучился по твоему борщу.
Суетливо разогрела, подала тарелку, положила рядом тяжёлую ложку — ту самую, что любил муж, — кусок хлеба, присела напротив.
— А чего покрепче к борщу есть? — Арсений скосил на неё взгляд.
— Не держу, — резко ответила Антонина.
Смотрела, как он жадно ест, щурясь от удовольствия, будто кот на солнцепёке.
— Как Оля? В каком классе учится? Почему не приехали с тобой?
Он молчал, будто не слышал.
Антонина и так всё поняла. Пьёт. Жена не вытерпела, выгнала. А куда ему идти, кроме как к матери? Больше некуда. Рада бы, сын ведь. Но тревога не отпускала, сжимала сердце.
Он опустошил тарелку. Она тут же вскочила, налила чаю, подвинула вазочку с вареньем.
— Мы с Олей развелись. Я… насовсем, — не глядя на неё, сказал Арсений.
— Ничего… отдохнёшь, работу найдёшь… — забормотала Антонина, убирая тарелку.
Он шумно допил чай, отодвинул чашку.
— Ладно, мать. Я спать. Потом поговорим.
Антонина мыла посуду, думала: сердце знало, что сын вернётся. И что с ним будет нелегко.
Когда зашла в комнату, он валялся на диване перед телевизором. Присела рядом.
— Расскажи, что случилось? Квартиру им оставил?
— Какая разница? Развелись и всё.
Вглядывалась в него — и не узнавала. Весь какой-то поникший, в глазах — пустота. Может, просто устал? Дорога из Сибири долгая…
Вспомнила, как после института он заявил, что едет на Север — там новый завод, перспективы. Мечтал о карьере, деньгах. Женился, родилась дочка.
Первые годы приезжали втроём. Потом реже. К обеду Арсений обычно ставил бутылку. Муж качал головой, Оля морщилась. Как-то спросила у неё:
— Часто пьёт?
— Кричала, грозилась уйти… Бросал на три дня — и снова, — рыдала невестка.
От разговоров сын отмахивался. Потом перестал приезжать вовсе. Звонил редко: «Всё нормально, работа, ремонт, некогда».
Антонина вздохнула. Надо в магазин сходить.
Но когда вернулась, его уже не было.
В комнате стоял рюкзак. Заглянуть? Нет, нехорошо.
Вернулся поздно. Пьяный. Шатался в прихожей, что-то ронял.
— Чуть-чуть выпил, ма… не ругайся, — вошёл, покачиваясь, махнул рукой и плюхнулся на кровать.
Утром отказался от еды, чаю напился.
— Пить не позволю, — предупредила Антонина.
— Выгонишь? — резко отодвинул чашку.
Она дёрнулась — обожжённая рука заныла.
— Ты забыл, что квартира и моя? — красные глаза впились в неё.
Она часто-часто заморгала. Вспомнила, как уговаривала мужа приватизировать жильё на троих.
Арсений каждый день «устраивался на работу», возвращался пьяным. Потом начал приводить собутыльников. Квартира пропахла перегаром.
Однажды пришёл с ярко накрашенной женщиной.
— Это Люба. Женимся.
Теперь пили вдвоём, дрались. Антонина пряталась, боялась попасть под рукуОднажды ночью, когда в квартире воцарилась тишина, Антонина перекрестилась, взяла старую фотографию мужа и тихо прошептала: «Прости меня, Сережа, не смогла я его спасти».
