Ну, слушай, вот история. Когда моя свекровь, Татьяна Петровна, заявила: «Катя, договорённость есть договорённость, бери кредит!» — у меня, Екатерины, аж дух перехватило. Это был не просто совет, а настоящий ультиматум, брошенный мне прямо при всех. Мой муж Дмитрий молчал, его родня делала вид, что всё нормально, а я стояла, будто загнанная в угол, понимая — поддержки ждать неоткуда. Вот тогда я и решила: собрала вещи и уехала к своей маме, Ольге Николаевне. Хватит с меня — не намерена жить там, где мои чувства никого не волнуют, а мною командуют, как куклой.
Мы с Димой женаты три года, и всё это время я старалась быть «идеальной невесткой». Татьяна Петровна с первых дней дала понять — мне положено подстраиваться под их семью. Жили мы в её огромной квартире — так решил Дима, потому что «маме одной тяжело». Я согласилась, думая, что как-нибудь уживёмся. Но свекровь критиковала всё: как я готовлю, как убираю, даже как одеваюсь. «Катя, — говорила она, — ты должна выглядеть прилично, ты же жена моего сына!» Я терпела, потому что любила Дмитрия и хотела мира. Но этот кредит стал последней каплей.
А началось с того, что Татьяна Петровна захотела отремонтировать дачу. Новая веранда, дорогая мебель, даже прудик какой-то. «Это для всей семьи!» — заявляла она. Но денег не хватало, и она настаивала, чтобы мы с Димой взяли кредит. Я была против: у нас и так ипотека, плюс я копила на курсы, чтобы сменить работу. «Татьяна Петровна, — сказала я, — это слишком дорого, мы не потянем». А она отмахнулась: «Катя, не будь эгоисткой, это общее благо!» Дима, как обычно, промолчал, а я почувствовала, что меня просто загоняют в угол.
На семейном ужине свекровь поставила точку: «Дима, Катя, берите кредит, я уже договорилась с дизайнером. Договорённость есть договорённость!» Я попыталась возразить: «Мы не сможем, у нас свои обязательства!» Но она перебила: «Если не хотите, я сама оформлю, но платить будете вы!» Дима пробормотал: «Мам, мы подумаем», а его сестра с мужем сидели, уткнувшись в тарелки, будто меня и нет. Никто не сказал: «Катя права, это несправедливо». Я почувствовала себя чужой в этом доме, где моё слово ничего не значит.
Ночью я не спала, думая, что делать. Дима, когда я попыталась поговорить, отмахнулся: «Кать, не раздувай, мама просто хочет, чтобы всем было хорошо». Хорошо? Кому? Ей? А мои мечты, мои нервы — это не в счёт? Я поняла: если останусь, меня просто раздавят. Утром собрала чемодан. Дима аж остолбенел: «Ты куда?» Я ответила: «К маме. Так больше не могу». Он пытался остановить: «Кать, давай обсудим!» Но я уже решила. Татьяна Петровна, увидев мои вещи, фыркнула: «Беги к мамочке, раз семью не ценишь». Семью? Это она называет семьёй?
Моя мама, Ольга Николаевна, встретила меня с распростёртыми объятиями. «Катя, — сказала она, — ты правильно сделала. Никто не имеет права тебя принуждать». У неё я наконец почувствовала себя дома. Рассказала ей всё, а она только качала головой: «Как можно так давить на человека?» Мама предложила пожить у неё, пока не разберусь, что делать дальше. А я пока не знаю. Часть меня хочет вернуться к Диме, но только если он поймёт, что я не его приложение, а человек. Другая часть думает: может, это шанс начать всё с нуля?
Подруга, которой я пожаловалась, поддержала: «Кать, молодец, что ушла. Пусть теперь сами разбираются со своим кредитом!» Но добавила: «Поговори с Димой, дай ему шанс». Шанс? Я готова, но только если он встанет на мою сторону, а не на мамину. Пока он звонит, просит вернуться, но я слышу — он всё ещё колеблется. «Кать, мама не хотела тебя обидеть», — говорит он. Не хотела? А что тогда хотела? Чтобы я молча взяла кредит и жила по её правилам?
Теперь я устраиваюсь на новую работу, чтобы стать финансово независимой. Мама помогает, и я чувствую, как силы возвращаются. Татьяна Петровна, конечно, не извинится — она из тех, кто всегда прав. Но я больше не её кукла. Я уехала не просто к маме — я уехала к себе. И пусть Дима решает, хочет ли он быть со мной или с маминой дачей. А я уже знаю: справлюсь, даже если придётся начинать с нуля.
