Вот, представляешь, как же меня выбило из колеи этот разговор с мамой. Звоню, просто проведать, а в итоге — как обухом по голове! «Мама, ты серьёзно? — чуть не кричу в трубку. — Я твой сын, единственный, у меня растёт Глеб, твой внук, которого ты в глаза не видела, а ты квартиру какую-то Тамаре отписываешь? И ещё говоришь так спокойно: «Привет, Алёшенька, как дела?»» Молчание в ответ, а у меня ком в горле — обида и пустота. Как же так?
Меня зовут Алексей, мне 36, и я — единственный ребёнок у мамы, Галины Петровны. Отношения у нас всегда были… ну, знаешь, сложные. В детстве она пахала без выходных, чтобы меня поднять, за это ей низкий поклон. Но её «сам всё решу» и вечные запреты стеной между нами стояли. Когда женился на Ларисе и у нас Глеб родился, думал — ну теперь-то сблизимся! Ан нет: «Некогда, сынок, то дела, то здоровье…» Звонил, фотки сына слал — в ответ сухое «Молодец, рада за вас». А тут — бац! — и квартира, наша семейная, та самая двушка в Подольске, где я вырос, теперь какой-то Тамаре Ивановне.
Всё тётка Катя, мамина сестра, раскололась. Говорит: «Лёш, твоя мать дарственную оформила!» Сначала не поверил — мало ли, бабки сплетничают. Но нет: оказывается, эта Тамара, которая «по магазинам маме помогает», теперь хозяйка квартиры. У меня земля из-под ног ушла. Звоню маме — а она, как ни в чём не бывало: «Да, Алёша, подарила. Она мне как дочь, а ты в Москве, у тебя своя жизнь». Аж breath taken away! Ну да, живём мы в трёх часах езды, но я же предлагал тысячу раз: «Мама, нужна помощь? Приеду, деньги пришлю, сиделку найму!» В ответ вечное: «Не надо, я справляюсь». А теперь — «Ты далеко», а эта… рядом.
Стал выяснять, кто такая эта Тамара. Оказалось, соседка снизу, пару лет за продуктами бегала. Мама расплывается: «Она мне и борщ варит, и в поликлинику возит». Я не против помощи, но КВАРТИРУ, мать родная?! Это ж не баночку варенья подарить! «Мама, — говорю, — у тебя внук растёт! Ему жить где-то надо будет, учиться. Ты хоть фото его видела хоть раз?» А она вздыхает: «Алёша, ты не приезжаешь, а она тут. Моё решение».
В тот вечер Лариса еле меня успокоила. Наутро собрали Глеба и рванули в Подольск. Мама встретила нас, внука обняла, но глаза бегают. За чаем я осторожно: «Мама, давай по-честному. Если тебе одиноко — я буду приезжать каждые выходные. Если здоровье шалит — лучших врачей найму. Но квартира-то зачем?» А она мне: «Сынок, не хочу вам мешать. Тамара — человек хороший, а вы… далеко». Меня будто ножом по сердцу. Неужели она правда думает, что будет обузой?
Обратно ехали молча. Юридически тут не подкопаешься — мама в здравом уме. Но осадок… Будто нас променяли на какую-то чужую тётку. Теперь звоним каждый день, Глеб ей в трубку лопочет, на выходные тащу их в Подольск. Может, одумается. А если нет… Главное, чтобы эта Тамара не оказалась «чёрным риелтором». Но теперь я твёрдо знаю: родных нельзя отталкивать. Потом пожалеешь.
