— Опять задерживаешься? — голос Артёма в трубке звучал так, будто доносился из другого конца города, где уже вовсю гулял осенний ветер, разбрасывая по тротуарам жёлтые листья.
— Да. До одиннадцати, может, затянется. Тут у нас бардак с поставщиками, — ответила Алиса, придерживая телефон плечом. Одной рукой она дописывала письмо, другой водила ложкой по кружке с остывшим кофе. Кружка стояла на горе бумаг — отчёты, которые она так и не посмотрела.
— Ты как будто у нас только ночуешь, — произнёс он после паузы. Без упрёков, просто констатация факта. Но в этом факте читалось что-то тяжёлое — её бесконечные смены, их редкие ужины, их утра, когда разговоры заменялись молчанием.
— Ты же сам знаешь, как это бывает, — выдохнула она, чувствуя, как голос предательски дрожит от усталости.
— Знаю. — Тишина накрыла, густая, как ноябрьский туман. В ней висело что-то недоговорённое — оба это чувствовали, но не решались высказать.
Алиса терпеть не могла эту тишину. Она была слишком громкой. В ней тонули их недоговорки, их усталость, их попытки делать вид, что всё ещё нормально.
Домой она вернулась далеко за полночь. Квартира в московской пятиэтажке встретила её темнотой, только в прихожей тускло мигала лампочка — Артём всегда оставлял её включённой, «чтобы ты не наступила на кота». Свет падал на пол, выхватывая одинокий ботинок — точно его. На кухне лежала записка: «Еда в холодильнике. Сплю». Почерк был неровным, словно он писал её в спешке, убегая от собственных мыслей.
Она разогрела ужин, ела в полутьме, почти не ощущая вкуса. Всё было как всегда: тёплая еда, забота в трёх словах, привычный беспорядок. Но внутри сжималось что-то холодное. Она открыла ноутбук, пробежала глазами отчёт, закрыла. Экран смотрел на неё пустым взглядом — как зеркало, в котором не было ответов. Потом умылась, стараясь не смотреть в зеркало — слишком тёмные круги под глазами, слишком много бессонницы. Легла рядом с Артёмом. Он спал, отвернувшись, дышал ровно. Между ними было чуть больше пустоты, чем вчера. Или ей так казалось.
Утро началось с пробки на Садовом кольце и сломавшейся молнии на сапогах. В метро Алиса оказалась рядом с женщиной, которая кричала в телефон: «Опять приполз под утро, даже извиняться не собирается!» Эти слова прозвучали как отражение. Только наоборот. Та женщина злилась, но ждала. А Алиса жила с Артёмом, но будто в параллельном мире, где их жизни лишь изредка пересекались.
На работе начальник даже не поднял глаз, когда она вошла. Не заметил бы и отчёт, если бы она не положила его прямо перед ним. Он буркнул: «Нормально», не отрываясь от монитора. Всё как всегда: задачи, отчёты, кивки. Даже похвала звучала как формальность.
Алиса зашла в комнату отдыха, заварила чай. Смотрела, как чаинки медленно опускаются на дно, оставляя тёмный след. Это была единственная вещь, которая казалась хоть немного настоящей в тот момент.
И вдруг она осознала: всё, что она делает — правильно. Точно по инструкции. Безупречно. Но это было как бег по беговой дорожке — движение есть, а ты остаёшься на месте. Она отдавалась работе, дедлайнам, этим галочкам в таблицах, не спрашивая себя: куда это ведёт? Кроме как к очередной папке на рабочем столе?
Вечером они ужинали вместе. В тишине. Ложки звенели, за окном шуршал дождь, а холодильник тихо урчал, будто напоминая, что жизнь продолжается. Артём ковырялся в тарелке, избегая её взгляда. И вдруг спросил:
— Сегодня не останешься на работе?
— Не должна, — ответила она, и голос дрогнул — от чего? От надежды?
— Может, в кино сходим?
Она кивнула, задержавшись на секунду — как будто взвешивая, хватит ли сил просто быть, а не бежать. Потом подошла, обняла его сзади. Он был тёплым, живым, настоящим. Как якорь в шторм, за который можно ухватиться.
— Прости, — прошептала она. — Я просто хочу, чтобы всё не развалилось. Работа, мы, дом… Всё сразу.
— Я знаю, — тихо ответил он. — Но мы же не крепость строим. Мы просто живём. Правда?
Она молчала. Просто прижалась к его спине, вдыхая запах его футболки. Он сжал её ладонь, словно это был единственный способ удержать их вместе.
В кино они пошли на какую-то комедию — с дурацкими шутками, погонями и хэппи-эндом. Сюжет был неважен. В тёмном зале кресла были мягкими, экран — огромным, а их руки — переплетёнными. И дышать вдруг стало легче.
Потом они шли по вечерней Москве. Ветер нёс запах мокрой листвы, фонари рисовали на асфальте золотые круги, а где-то в тени смеялись подростки — их смех звучал как что-то далёкое, но тёплое. Артём рассказывал что-то — про соседа, который купил убитый «Жигуль», про забавный случай в троллейбусе. Ничего важного, но именно это — обычные, земные вещи — вдруг показалось ей тем самым, чего так не хватало.
У подъезда она остановилась. Внутри что-то дрогнуло — не страх, не сомнение, а тихое осознание.
— Знаешь, — сказала она, — у меня почти всё в порядке. Почти.
Артём посмотрел на неё. В его глазах не было удивления — только что-то очень тёплое, будто он ждал этих слов.
— Тогда давай сделаем так, чтобы было совсем в порядке. Не сразу. По чуть-чуть.
Она кивнула. И впервые за долгое время захотела не просто успеть, не просто выстоять. А просто жить. Не выживать — а быть.
