— Мам, ну как ты могла так решиться? У нас тут тепло, уютно, а ты одна в этой глуши, в развалюхе? — голос Тани дрожал от обиды, будто вот-вот расплачется.
— Не переживай, солнышко. Я тут как рыба в воде. Душа моя давно тосковала по тишине, — спокойно ответила Валентина Ивановна, укладывая в сумку последние пожитки.
Решение она приняла твёрдое, без сожалений. Их хрущёвка в Москве, где они ютились впятером — она, дочь, зять и двое внуков — давно напоминала муравейник. Вечные перепалки, хлопанье дверьми, нервные взгляды — всё это душило сильнее, чем теснота. А внуки уже подросли, и Валентина поняла: бабушка больше не нужна. Её заботу теперь воспринимали как обузу.
Домик в деревне под Ярославлем, доставшийся от тётки, сначала казался насмешкой. Но потом, разглядывая фото с покосившимся крыльцом, заросшую смородину и старый сундук с детскими игрушками, она вдруг осознала: это именно то, чего ей не хватало. Там — покой, память, тишина и… может, что-то новое. Сердце сказало: пора.
Переезд организовала за день. Таня уговаривала остаться, ревела в три ручья, но Валентина лишь улыбалась и гладила её по волосам. Не сердилась. Понимала: у молодых своя жизнь, а у неё — своя дорога.
Дом встретил её крапивой по пояс и полуразвалившимся плетнём. Пол скрипел, в углах пахло сыростью, но вместо страха Валентина почувствовала азарт. Скинула платок, закатала рукава и взялась за дело. К ночи в избе уже пахло свежевымытыми полами, кипячёным молоком, а на лавке у печки лежали привезённые из города книги и старый, но любимый плед.
Наутро отправилась в сельпо — за побелкой, тряпками, хозяйственной всячиной. По дороге заметила, как у соседнего дома копается на грядках мужичок. Коренастый, седой, но с весёлыми глазами.
— Доброго здоровья, — окликнула его Валентина.
— И вам не хворать. Вы к кому? Или новенькая? — поинтересовался он, вытирая ладони о фартук.
— Насовсем. Я Валентина. Из Москвы. Дом тёткин.
— Василий Семёнович. Живу через двор. Нужна помощь — стучите. У нас народ отзывчивый, не бросят.
— Спасибо. А может, сразу на чай? Новоселье справим. Заодно и поболтаем.
Так и закрутилось. Сидели на крылечке, пили чай с мёдом и вспоминали былое. Оказалось, Василий — вдовец. Сын в Питере осел, звонит раз в полгода, да и то по делу. А Василий, как и Валентина, давно не чувствовал себя нужным.
С той поры он стал частым гостем. Притащил доски, починил забор, крышу подлатал. Принёс дров для печки. А по вечерам они сидели у калитки, трепались о жизни, вспоминали советские времена, иногда даже песни под гармошку пели.
Жизнь Валентины потихоньку наладилась. Разбила палисадник, посадила вишни, стала печь блины, на которые сбегалась вся улица. Таня звонила часто, упрашивала вернуться, скучала. А Валентина лишь смеялась в ответ: «Дочка, я тут не одна. Я — дома. И впервые за долгие годы дышу полной грудью».
Вот так и сошлись два одиночества. Среди покосившихся изб, среди лугов и лесных троп. Сошлись, чтобы доказать: и в шестьдесят лет можно начать всё сначала. И что даже в старой избе способна поселиться новая жизнь.
