— Поговори с ним, Настя… Или с ней? А может, просто с собой?
— Настенька, ну пожалуйста… Он же там разобьётся! — голос матери дрожал от слёз.
— Мама, с чего ты взяла?
— Ты же знаешь! Он же у меня совсем мальчишка! — почти вскрикнула Ольга Сергеевна.
— Ему двадцать пять. Через месяц. Мальчишка… — Настя сдержалась и, чтобы не кричать в трубку, тихо выдохнула. — Ладно. Позвоню ему…
Она сбросила звонок и прикусила губу.
«Игорек, Игорек… Только о нём и разговоры. А я? Я — просто фон, статист в чьей-то драме. Настя взрослая, Настя самостоятельная, Настя не плачет, значит, и не страдает. Не спрашивает же мать — как я, что у меня…»
— У неё это началось после смерти папы, — рассказывала Настя подруге Кате, помешивая ложкой чай.
— Горе, стресс, тоска, — кивнула Катя. — Но два года прошло…
— Вот именно! А она будто вцепилась в него, в Игоря, как в последнюю соломинку. У неё теперь одна жизнь — это он. Мама словно стёрлась.
— А ты?
— А я? — Настя усмехнулась. — Я рядом, но не в счёт. С братом у неё какая-то особенная связь. И пусть, если бы это не превратилось в нездоровую одержимость. Он младше меня всего на два года, а она с ним, как с малышом: и накормит, и укутает, и мысли его прочитает…
— Он, наверное, на папу похож?
— Да все они на него были похожи — и Игорь, и папины школьные фото. Только у меня, видимо, гены другие.
Насте было двадцать семь. Работала в юридической конторе, снимала однушку в хрущёвке у метро Академическая. С личной жизнью было… ровно. После пары неудачных отношений решила пока завязать с поисками семьи и сосредоточилась на себе.
Игорь был другим. С детства — вялый, рассеянный, не любил напрягаться. Школу еле-еле окончил, поступил туда, где «нет математики». Папа тогда ещё был жив, поговорил по-мужски, и парень хоть и со скрипом, но определился.
Потом — смерть отца. Тяжёлая, внезапная. Мама будто раскололась пополам. Болела, ходила по врачам, слёзы, таблетки, молитвы. Работа едва не развалилась. И на этом фоне Игорь — единственная отрада.
Мальчик-утешение. Хотя мальчику давно пора быть мужчиной.
Он устроился на работу. Деньги домой почти не приносил, зато к ужину всегда приходил, а потом — в кресло, к компу. Там и была его жизнь. Но что-то изменилось, когда в его жизни появилась Даша.
На Новый год Настя приехала к матери. Игорь, уткнувшись в телефон, переписывался. Улыбался вполсилы, бормотал что-то невпопад. Настя поняла — любовь. И даже обрадовалась.
А вот мать напряглась.
— Ты бы видела его! — причитала Ольга Сергеевна, когда они остались на кухне вдвоём. — Раньше с постели не поднимешь, а теперь пашет, как проклятый. В выходные подрабатывает, вечерами задерживается. Всё для Даши! Всё для «будущего». Колечко ей купить хочет, цветы, кафе… И даже копить начал! Не хочу, мол, с пустыми руками приходить…
— Мама, и что плохого в том, что он хочет стать взрослым? — Настя смотрела на мать с недоумением. — Ты же всегда этого хотела.
— Но не так же! Они куда только не ездят! То в горы, то на байдарках… Экстрим какой-то! А если что случится? Я же одна останусь…
— Мам, ну нельзя же человека в клетке держать, — Настя покачала головой. — Он живёт. Это нормально.
Прошло ещё немного времени. Настя сидела в кафе за обедом, вилка в борще, когда зазвонил телефон — «Мама». Она вздохнула и взяла трубку.
— Он не ночевал дома, Настя! Ты понимаешь?! Уехал к ней, предупредил, конечно, но я надеялась, что не останется…
— Мам, ему почти двадцать пять. Он взрослый. Это нормально, что у него отношения…
— Для меня он ребёнок! Я не спала всю ночь. Поговори с ним, умоляю. Он меня не слышит. А тебя — послушает.
Настя выдохнула. Обещала, конечно. Но подумала — а надо ли? Может, с ним стоит говорить не как старшая сестра, а как взрослый с взрослым. Или, наоборот, не говорить вовсе — сам разберётся.
Потом пошли новые темы. Лошадь. Верховая езда. Катастрофы, придуманные материнским воображением.
— Он шею себе сломает! — рыдала мать по телефону. — Или спину! Пусть эта Даша сама скачет. Зачем он?!
А потом — поход. Осенний. С палатками и подъёмами в горы.
— Он отморозит себе всё! — кричала Ольга Сергеевна. — У него же иммунитет слабый! А если медведь? А клещ? А ты, Настя, с ним поговори. Он только тебя слушает!
— Знаешь, — пожаловалась Настя подруге Кате, — я уже не сестра, а посредник между двумя фронтами. Мама говорит — передай ему. Он говорит — передай маме. Я — посередине!
— Может, он и правда съедет скоро? — задумчиво проговорила Катя.
— Я ему так и сказала: женись и уезжай. Подальше. Отдохни. От неё.
А потом всё стихло.
Мама перестала звонить. Не просила поговорить, не жаловалась. Настя даже встревожилась. Позвонила сама.
— Как дела, мам?
— Всё хорошо, дочка. Только Игорь с Дашей расстались. Она… охладела. С другим теперь. А он переживает.
— Понятно…
— Он опять дома. Сидит. Грустит. Компьютер… Но хоть не пьёт. И рядом. Я, конечно, эгоистка, но так спокойно на душе. Он снова рядом, Настенька… Такой же, как его отец… Я его ведь до сих пор люблю. И каждый вечер плачу.
Через три месяца Игорь сам позвонил.
— Мы к тебе с Леной в гости зайдём? Познакомлю тебя с ней.
Настя засмеялась.
— Приходите.
Но про себя подумала: «И всё по новой. Мама снова начнёт сходить с ума. Снова плакать. Названивать. Переживать. А мне ещё и своего парня как-то представить надо…»
В конце месяца она с ДиОна закрыла глаза и представила, как через месяц они с Димой будут стоять на вершине горы, а мама в это время названивать с вопросами: «Вы уже дошли? Вы не замёрзли? Вы точно не упадёте?» — и впервые за долгое время Настя рассмеялась, потому что поняла — счастье всё равно стоит того, чтобы за него бороться.
