Поговори с ним, Оля… Или с ней? А может, просто с собой
— Оля, ну пожалуйста… Он же там разобьётся! — голос матери дрожал от слёз.
— Мама, с чего ты взяла?
— Ты же знаешь! Он же у меня совсем ещё дитя! — чуть не закричала Анна Сергеевна.
— Ему двадцать пять. Через месяц. Дитя… — Оля сдержалась и, чтобы не кричать в трубку, тихо выдохнула. — Ладно. Позвоню ему…
Она положила трубку и закусила губу.
«Вовочка, Вовочка… Только о нём и речи. А я? Я — просто фон, статист в чужом спектакле. Оля взрослая, Оля самостоятельная, Оля не плачет, значит, и не страдает. Разве спросит мать — как я, что у меня…»
— У неё это началось после смерти отца, — рассказывала Оля подруге Кате, помешивая ложечкой чай.
— Горе, стресс, тоска, — поддержала Катя. — Но два года прошло…
— Вот именно! А она будто вцепилась в него, в Вову, как в соломинку. Вся её жизнь теперь — это он. Мама словно стёрлась.
— А ты?
— А я? — Оля усмехнулась. — Я рядом, но не в счёт. С братом у неё какая-то особая связь. И ладно, если бы не эта нездоровая одержимость. Он всего на два года младше меня, а она с ним, как с малышом: и покормит, и приголубит, и мысли его угадает…
— Он, наверное, на отца похож?
— Да все они на него были похожи — и Вова, и папины старые фото. Только у меня, видно, гены другие.
Оле было двадцать семь. Работала в нотариальной конторе, снимала комнату в старой хрущёвке в районе Беляево. С личной жизнью было… тихо. После пары неудачных романов решила пока не искать семью и занялась собой.
Вова был другим. С детства — вялый, безынициативный, не любил напрягаться. Школу кое-как окончил, поступил туда, где «не надо физику». Папа тогда ещё был жив, поговорил по-мужски, и сын, хоть и без энтузиазма, но определился.
Потом — смерть отца. Тяжёлая, внезапная. Мать будто раскололась пополам. Болела, ходила по врачам, слёзы, таблетки, молитвы. Работа едва не рухнула. И среди всего этого Вова — единственная отрада.
Мальчик-утешение. Хотя мальчику давно пора было взрослеть.
Он устроился на работу. Деньги домой почти не приносил, зато к ужину всегда приходил, а потом — к компьютеру. Там и была его жизнь. Но всё изменилось, когда у него появилась Ирина.
Под Новый год Оля приехала к матери. Вова, уставившись в телефон, переписывался. Улыбался, бормотал что-то себе под нос. Оля поняла — влюбился. И даже обрадовалась.
А вот мать напряглась.
— Ты бы видела его! — причитала Анна Сергеевна, когда они остались вдвоём на кухне. — Раньше не поднимешь, а теперь пашет, как вол. В выходные подрабатывает, вечерами задерживается. Всё для Иры! Всё для «будущего». Колечко ей хочет купить, цветы, рестораны… Даже копить начал! Не хочу, говорит, с пустыми руками приходить…
— Мама, что плохого в том, что он взрослеет? — Оля смотрела на мать с недоумением. — Ты же всегда этого хотела.
— Но не так же! Они везде бывают! То на лыжах, то на рафтинг… Сплошной экстрим! А вдруг что случится? Я же одна останусь…
— Мам, нельзя же держать человека под колпаком, — Оля покачала головой. — Он живёт. Это нормально.
Прошло время. Оля сидела в столовой, завтракая, когда на телефоне вспыхнул экран — «Мама». Она вздохнула и ответила.
— Он не ночевал дома, Оля! Ты понимаешь?! Уехал к ней, хотя и предупредил, но я надеялась, что не останется…
— Мам, ему почти двадцать пять. Он взрослый. Это нормально, если у него отношения…
— Для меня он ребёнок! Я не спала всю ночь. Поговори с ним, умоляю. Он меня не слушает. А тебя — послушает.
Оля выдохнула. Обещала, конечно. Но подумала — а надо ли? Может, говорить с ним не как старшая сестра, а как взрослый с взрослым. Или вообще молчать — сам разберётся.
Потом начались новые страхи. Лошади. Гонки. Катастрофы, которые рисовало материнское воображение.
— Он шею себе сломает! — рыдала мать в трубку. — Или спину! Пусть бы эта Ира сама каталась. Зачем он?!
А потом — поход. Осенью. С палатками и подъёмами в горы.
— Он отморозит ноги! — кричала Анна Сергеевна. — У него же здоровье не ахти! А если медведь? А клещ? Оля, поговори с ним! Тебя хоть послушает!
— Знаешь, — пожаловалась Оля подруге Кате, — я уже не сестра, а посредник между двумя огнями. Мама говорит — передай ему. Он говорит — передай маме. А я — между!
— Может, он и правда скоро съедет? — задумчиво сказала Катя.
— Я ему так и сказала: женись и уезжай. Подальше. Отдохнёшь. От неё.
А потом всё стихло.
Мать перестала звонить. Не просила поговорить, не жаловалась. Оля даже встревожилась. Позвонила сама.
— Как дела, мам?
— Всё хорошо, дочка. Только Вова с Ирой расстались. Она… охладела. С другим теперь. А он переживает.
— Понятно…
— Он опять дома. Сидит. Грустит. Компьютер… Но хоть не пьёт. И рядом. Конечно, это эгоизм, но мне спокойно. Он снова здесь, Оленька… Такой же, как его отец… Я ведь до сих пор его люблю. И каждый вечер плачу.
Через три месяца Вова сам позвонил.
— Мы к тебе с Леной зайдём? Познакомлю тебя с ней.
Оля рассмеялась.
— Приходите.
Но про себя подумала: «И всё по новой. Мама опять сойдёт с ума. Опять будет плакать. Звонить. Переживать. А мне ещё и своего жениха как-то предстоит показать…»
В конце месяца она с Димой собиралась в поездку. В горы. И ей уже страшно было подумать — а что будет, если мама узнает?
«И за меня начнёт переживать. А вдруг я тоже упаду с лошади? Или замёрзну в палатке? А если у меня будет ребёнок, и она снова переключится на него?»
Оля села на кровать и тихо, почти шёпот— Господи, как же всё это не кончается… — прошептала она, вытирая слёзы ладонью и глядя в темноту за окном.
