Когда-то, давным-давно, в одном из старых московских переулков случилась эта история. Меня зовут Варвара, и в те дни мне минуло тридцать шесть. Шесть лет уже крутилось колесо семейства нашего, а на руках у меня — трое ребятишек. Старшенький, Гриша, пяти лет от роду. Средненькая, Дуняша, — трех. А крошке Феденьке и полугода не стукнуло. Не числюсь я нигде, кроме дома, где целыми днями хлопочу да нянчусь. Лишь однажды, после института, до первого декрета, успела я поработать. А потом — только пеленки, кашки да бессонные ночи. И знаете, не так-то просто это, как кажется со стороны.
Познакомилась я с Александром, когда годы мои уже к тридцати подкатили. Подружки давно под венец упорхнули, а я все мелькала между конторой да съемной каморкой на Арбате. Он же был статен, речист, с военной выправкой, начальником крупного отдела в министерстве. И подумать не смела, что такой человек на меня, серую мышку, взглянет. Но вот привел он меня к матери своей знакомить — тут-то я и поняла, дело серьезное.
Матушка его, Пелагея Семеновна, оказалась душой широкой, хоть и годами немолодой. «Береги эту девушку», — молвила она сыну тогда. А через полгода мы обручились.
Когда появился на свет Гришенька, я работу оставила, вся в материнство ушла. Потом Дуняшу родила, а там и Феденьку. Ни на миг не оставляю детей своих без присмотра. Гриша у меня в музыкалке да в художественной школе занимается, Дуня пока дома со мной, сама ее учу. В садик не ходим — зачем, коли мама всегда рядом? И считаю я себя матерью хорошей — детям моим тепло, сытно, весело.
Но случилось неладное. После третьих родов пополнела я сильно. Теперь вешу все восемьдесят кило, а прежде была тонкая, как тростинка, — сорок девять, от силы пятьдесят. В то время и в спортзал ходила, и маникюр делала, и за собой следила.
Теперь же ни времени, ни сил. Начну зарядку — Федя ревет, Дуня пить просит, Гриша картину свою показать тронет. Бывает, и с дивана встать невмочь — ночи без сна, кормления, усталость. Не жалуюсь, просто как есть.
Сперва Саша шутил. Звал меня «булочкой», «медведицей». Говорил, стала я мягче — и в прямом, и в переносном смысле. Я смеялась. Но шутки скоро кончились.
В тот роковой четверг обедали мы. Положила я себе три котлеты на тарелку — целый день на ногах, во рту маковой росинки не было. И вдруг Саша вилку у меня выхватывает, две котлеты забирает и с каменным лицом изрекает: «Худеть тебе надо». А потом, словно ножом: «Коли я на сторону пойду, виной тому будешь ты. Не я».
Сидела я, словно громом пораженная. Холод по спине пробежал. Да, знаю я, что располнела. Да, в зеркале себя не узнаю. Но разве не заслужила я хоть капли уважения? Троих детей ему родила. От карьеры отказалась. От себя самой отказалась.
Ох, с какой радостью бы я в баню сходила, ногти подправила, массажиста повидала! Какое платье шелковое себе бы выбрала! Да где уж — ни времени, ни денег. Все уходит на ребятишек, на кружки, на ипотеку. Саша-то у нас важная птица, ему нужноВ тот вечер, перебирая в памяти слова его, я вдруг осознала, что потеряла не только стройность, но и самое важное — уважение в глазах того, кто когда-то называл меня своей судьбой.
