Пока мой муж работал на нефтяных платформах в Алгарве, я родила ребёнка и соврала, утверждая, что он его отец, не осознавая, к чему это приведёт. Тайна, просуществовавшая всю мою жизнь.
Дана, правда, что у тебя и Жуана нет детей? спросила соседка Граси, прислонившись к ограде.
Сжав пустое ведро в руках, я опустила взгляд.
Боже не захотел, прошептала я, стараясь звучать уверенно.
Мне не нравились такие разговоры. Каждый раз, когда в деревне поднималась тема детей, во мне сжималось чтото, словно мокрая ткань крутится. В нашем поселке все обсуждения сводились к двум вещам урожаю и ребёнкам. Урожай того года был обильным, а вот дети
Иногда ночью я сидела на пороге старого дома, наблюдая закат и вспоминая мужа. Жуан уже полтора года работал в Алгарве, добывая нефть, чтобы мы могли позволить себе больше, чем просто огородные картофели. Когда он уходил, я целовала его щетинную щёку и шептала:
Побыстрее возвращайся.
Он отвечал своей кривой улыбкой:
Конечно, Анинка. Не заметишь даже моего отсутствия.
Но время тянулось невыносимо медленно. В тридцать лет я ощущала тяжесть мира, особенно когда соседские дети бегали и играли вокруг. Мария справа только что родила третьего ребёнка, а Тереза слева ожидала двойню. А я я лишь ухаживала за своими маргаритками, делая вид, что этого мне достаточно.
Мы с Жуаном пытались завести ребёнка годами, но судьба пошла иначе.
В ту ночь разразилась настоящая буря. Дождь громил крышу так, будто собирался её проткнуть. Я проснулась от странных звуков. Сначала подумала, что это наш кот, но потом услышала пронзительный детский плач.
Я открыла дверь и осталась неподвижной.
Прямо в прихожей, завернутый в маленькую тканевую пеленку, ктото плакал и извивался.
Господи выдохнула я, подхватывая малыша на руки.
Это был новорождённый мальчик, не старше трёхчетырёх месяцев. Лицо его было распухшим от слёз, глаза сжаты, кулачки сжаты. Рядом лежала старенькая плюшевая мишка, промокшая от дождя.
Я прижала его к груди, чувствуя, как сердце бешено колотится.
Тихо, малыш, тихо шептала я.
На следующее утро я бросилась к врачу Николаю, нашему семейному доктору, который знал о наших проблемах с зачатием.
Ана, ты уверена, что хочешь так поступить? спросил он, качая головой без осуждения, лишь с понимающим взглядом.
Николай, помоги оформить документы Пусть все думают, что это наш ребёнок. Жуан никогда не узнает, он так далеко
А совесть?
Совесть уже не даёт покоя без ребёнка, горько ответила я.
Пять месяцев пролетели как один миг. Маленький, которого я назвала Мигелем, быстро рос, ползал, переворачивался, улыбался. При улыбке у него появлялась ямочка на правой щеке.
Я готовилась к возвращению Жуана, как к самому важному событию в жизни. Тщательно убирала дом, готовила его любимый пирог с капустой и вешала новые шторы.
Когда я услышала его голос во дворе, ноги чуть не подвели меня.
Анинка! крикнул он, входя в дом, загорелый, худой, но всё тот же.
И кто у нас здесь? остановился у кроватки, глядя на Мигеля.
Мальчик открыл глаза и широко улыбнулся, показывая ямочку.
Жуан Это наш сын, прошептала я, пытаясь сдержать дрожь в голосе. Я узнала о беременности только после твоего отъезда. Но ребёнок появился раньше срока Прости, что не сказала сразу. Я боялась.
Жуан молчал долго, потом вдруг улыбнулся.
Наш сын?.. Анинка он обнял меня и закрутил по комнате.
Мигель разразился смехом, глядя на нас, а я не смогла сдержать слёз не знала, радость ли это, или страх.
Годы шли. Жуан нашёл работу на местной пилораме, чтобы не уезжать снова. Он обожал сына. Вместе они делали скворечники, ремонтировали старый мотоцикл и ходили на рыбалку.
Но чем старше становился Мигель, тем больше Жуан тревожно наблюдал за ним. Это стало особенно заметно, когда мальчику исполнилось двенадцать.
Анинка, сказал он задумчиво за ужином, глядя на сына. Почему он такой смуглый? Наша семья всегда была светлокожей
Чашка задрожала в моих руках.
Может, он унаследовал от дяди Педро. Помнишь моего двоюродного? ответила я.
Ах возможно, кивнул Жуан, но с того момента стал ещё внимательнее следить за Мигелем.
Страх внутри меня рос с каждым годом.
Когда Мигелю исполнилось пятнадцать, он тяжело заболел, три дня держал высокую температуру. Жуан хотел отправить его в лиссабонскую больницу, но врач отговорил дорога могла быть опасна. Я не оставляла сына ни на минуту.
В голове постоянно крутилось страшное: а если понадобится переливание? Что если врачи спросят о наследственных болезнях?
Но всё обошлось благополучно. На четвёртый день Мигель открыл глаза и попросил воды. Я поняла: не важна кровь в его жилах, я всё равно его мама.
Когда ему исполнилось двадцать пять, я уже не могла хранить тайну. За общим семейным ужином я, дрожа руками, решила раскрыть правду.
Мне нужно коечто вам сказать
Все замерли.
Двадцать пять лет назад, в ночную бурю каждое слово давалось тяжело. Я нашла ребёнка у двери нашего дома.
Я рассказала всю историю. Жуан вскочил так быстро, что стул упал.
Двадцать пять лет пробормотал он. Двадцать пять лет лжи!
Он вышел.
А Мигель
Мама, сказал он вдруг. Какая разница, как ты попала в наш дом? Ты моя мама. Ты всегда ею была.
Я расплакалась.
Жуан вернулся ночью, сел рядом со мной на ступеньки и долго молчал.
Помнишь, как он чуть утонул в двенадцать? Как всегда получал хорошие оценки? Как отправили его в армию? сказал он.
Я кивнула.
Возможно, не важно, откуда он пришёл. Важно, что он наш ребёнок.
Слёзы снова наполнили мои глаза.
На следующее утро жизнь продолжилась теперь без секретов. Ведь кровь не создаёт семью. Семью создаёт любовь.
Пока мой муж работал вдали, я солгала о том, кто отец моего ребенка, не подозревая о последствиях.