Пока мой муж работал на нефтяных платформах в Алгарве, я родила ребёнка и солгала, что он его отец, не представляя, к каким последствиям это приведёт.
Тайна, скрытая всю жизнь.
Сестра Ана, правда ли, что у вас с Жоао нет детей? спросила соседка Граса, прижавшись к ограде.
Сжав пустой ведёрко в руках, я опустила взгляд.
Бог так задумал, прошептала я, стараясь звучать уверенно.
Мне не нравятся такие разговоры. Как только в деревне ктонибудь начинает говорить о детях, внутри меня сжимается чтото, будто мокрая ткань крутится. В нашем селении разговоры всегда вращаются вокруг двух тем урожая и малышей. Урожай за этот год был обильным, а вот детей
Иногда ночью я сидела на подоконнике старого дома, наблюдая закат, и думала о своём муже. Жоао уже полтора года трудится в Алгарве, добывая нефть, чтобы у нас было не только картошку с грядки. Когда он уходил, я целовала его гладко выбритые щёки и шептала:
Порой домой.
Он отвечал своей кривой улыбкой:
Конечно, Анинка. Не заметишь даже моего отсутствия.
Но время тянулось мучительно медленно. В тридцать лет я ощущала тяжесть мира. Особенно, когда соседские дети бегали и играли рядом. Мария слева только что родила третьего ребёнка, а Тереза справа ждала двойню. А я Я лишь ухаживала за ромашками, делая вид, что этого мне достаточно.
Мы с Жоао пытались завести ребёнка годами, но судьба выбрала иной путь.
В ту ночь разразилась настоящая буря. Дождь стучал по крыше так сильно, будто собирался её пробить. Меня разбудили странные звуки. Сначала я подумала, что это наш кот, но потом услышала пронзительный детский плач.
Открыв дверь, я застыла.
У порога в маленьком тканевом пеленальном комплекте ктото плакал и корчился.
Боже мой выдохнула я, подхватив малыша на руки.
Это был новорождённый мальчик, не старше трёхчетырёх месяцев. Лицо раскраснелось от плача, глаза сжались, кулачки сжаты. Рядом лежал старый плюшевый мишка, промокший от дождя.
Я прижала его к себе, чувствуя, как сердце бешено колотится.
Успокойся, крошка, успокойся прошептала я.
На утро я бросилась к доктору Николаю, нашему врачу, который знал о наших проблемах со зачатием.
Ана, ты уверена, что хочешь так поступить? спросил он, кивнув, не осуждая, а лишь с пониманием.
Николай, помоги оформить всё Чтобы все думали, что он наш ребёнок. Жоао никогда не узнает, ведь он так далеко
А совесть?
Совесть уже не даёт мне покоя без ребёнка, ответила я горько.
Пять месяцев пролетели мгновенно.
Малыша, которого я назвала Мигелем, быстро росло: ухмылялось, переворачивалось, улыбалось. Когда он смеялся, на правой щеке появлялась ямка.
Я готовилась к возвращению Жоао, будто это главное событие в жизни. Тщательно убирала дом, печёла его любимый кочанный пирог и вешала новые шторы.
Когда я услышала его голос во дворе, ноги чуть не подкашивались.
Анинка!
Он вошёл загорелый, худой, но такой же, как всегда.
А кто у нас здесь? остановился у кроватки, глядя на Мигеля.
Мальчик открыл глаза и ослепительно улыбнулся, показывая ямку.
Жоао Это наш сын, сказала я, пытаясь удержать дрожащий голос. Я узнала о беременности после твоего отъезда. Но он появился раньше срока Прости, что не сказала сразу. Я боялась.
Жоао молчал долго, потом вдруг улыбнулся.
Наш сын?.. Анинка он схватил меня в объятия и крутил по комнате.
Мигель рассмеялся во весь голос, наблюдая за нами, а я не смогла сдержать слёз не знала, радость ли это, или страх.
Годы шли.
Жоао нашёл работу в местной лесозаготовке, чтобы больше не уезжать. Он обожал сына. Вместе они делали скворечники, ремонтировали старый мотор, ходили на рыбалку.
Но чем старше становился Мигель, тем чаще Жоао бросал на него тревожный взгляд.
Это стало особенно заметно, когда мальчику исполнилось двенадцать.
Анинка, задумчиво сказал он за ужином, глядя на сына. Почему он такой смуглый? Наша семья всегда была светлокожей
Чашка задрожала в моих руках.
Возможно, он наследовал черты дяди Педро. Помнишь моего двоюродного брата?
А Может быть, кивнул Жоао, но с того момента стал ещё более внимательно следить за Мигелем.
Страх внутри меня рос год за годом.
Когда Мигелю исполнилось пятнадцать, он тяжело заболел. Три дня лихорадка. Жоао хотел отправить его в больницу в Лиссабоне, но врач предупредил, что поездка может быть опасной.
Я не отходила ни на секунду от больного.
В голове крутилась ужасная мысль: а если понадобится переливание крови? А если врачи начнут расспрашивать о наследственных заболеваниях?
Но всё обернулось благополучно. На четвёртый день Мигель открыл глаза и попросил воды.
Тогда я поняла не важно, чья кровь течёт в его венах. Я действительно его мать.
Когда сыну было двадцать пять, я уже не могла хранить тайну.
За семейным ужином, когда все собрались, я, дрожа, наконец заговорила.
У меня есть, что вам сказать
Все замолчали, прислушиваясь.
В одну бурную ночь, двадцать пять лет назад каждое слово казалось тяжёлым. Я нашла ребёнка у порога дома.
Я рассказала всю историю.
Жоао встал так быстро, что стул упал.
Двадцать пять лет пробормотал он. Двадцать пять лет ты мне врал?!
Он вышел.
А Мигель
Мама, вдруг сказал он. Какая разница, как ты попала в этот дом? Ты моя мать. Ты всегда ею была.
Я заплакала.
В ту же ночь Жоао вернулся.
Он сел рядом со мной на ступеньках и молчал долго.
Помнишь, как он чуть не утонул в двенадцать? Как всегда получал отличные оценки? Как мы отправили его в армию?
Я кивнула.
Может, не так важно, откуда он к нам пришёл. Главное, что он наш ребёнок.
Слёзы снова потекли.
На следующее утро жизнь продолжилась уже без секретов. Потому что кровь не создаёт семью. Семью создает любовь.
Пока мой муж трудился вдалеке, я солгала о родительстве своего сына, не ожидая ужасных последствий.