Осталась у меня одна мечта — сбежать от этой «мамаши», что душит покой и меня, и себя.
У каждого времени — своя отрада. В детстве трепетно ждала летних каникул: родители рядом, поездки на озеро, шашлыки под берёзами, смех и неспешные дни. Потом первая работа — отдыхом стали чай с подружками в кухне, редкие прогулки в сквере, страницы книг перед сном. Теперь же отдых — словно мираж. Недостижимый, как отблеск северного сияния.
Меня зовут Людмила Григорьевна. Мне тридцать шесть, и девять из них я живу в вечном угаре. Всё началось после свадьбы: поселились мы с мужем у его матери — «временно, пока квартиру не купим». Десять лет спустя мы всё в том же доме, где дышать не дают ни стены, ни люди.
Со стороны — благополучие: просторная изба, огород, дети в школе рядом, муж на заработках. Живи да радуйся. Но счастья нет. Потому что я здесь — не хозяйка. Потому что свекровь каждый день топчет моё «я», мои мысли, мою усталость.
Для мужа — рай: две бабы хлопочут вокруг него. Я — варю, мою, таскаю детей в школу, работаю за компьютером, кручусь как белка. Свекровь — бдит, критикует, учит жить. А он — будто постоялец: пришёл, поел, растёкся на лавке, уткнулся в телефон. Ни «спасибо», ни «дай помогу». Откуда привычка? Мамаша его всё сама тянула. «Моя мать одна нас поднимала — и ты справишься», — бросил он как-то, даже глаз не подняв.
А я не справляюсь.
Свекровь хвалится, как одна подняла двух сыновей, дом да огород. Носит это как орден. Только забывает, что муж сбежал от неё к молодой. А теперь она с кучей болячек сидит, недоумевает — за что? Ответ же прост: себя не жалела — и других не щадила.
У неё религия — труд до седьмого пота. Особенно на огороде. Её заповедь: «Земля кормит лишь тех, кто на коленях пред ней!» Картошка, огурцы, банки, ягоды — всё сама. Не от радости, а потому что «так положено». И я, как невестка, обязана в этом участвовать. Не хочешь? — Балованная. Устала? — Сама виновата, размякла.
На днях вернулись с огорода. Мешки с картошкой, лук, банки — еле дотащили. Свекровь ковыляла, я шаталась. А муж? Лежал на печи. Даже бровью не повёл. Телевизор смотрел, будто так и надо. Будто наше дело — таскать, его — отдыхать. Взглянуть не удосужился.
Тогда во мне щёлкнуло. Сидела на кухне, в грязи, в слезах — и поняла: больше не могу. Не тридцать шесть мне, а все сто. Никакие соленья не стоят моих сил. Хочу просто спать до рассвета. Тишины. Мыслей своих.
Решила твёрдо: уеду. Заберу детей, вернусь к отцу с матерью. Хватит ждать перемен. Меняюсь сама. Не обязана я быть богатыршей. Не обязана доказывать свекрови, что достойна её Алёшки. Я и так достойна. Я — живая.
Скоро скажу мужу. Пусть выбирает: маменька с грядками или семья, что задыхается в её уставах. Здоровье — не только про овощи с гряд. Это покой в сердце, сила в ногах и воля за порогом.
Не стану я бабкой, что очнётся в семьдесят с больничной картой и вопросом: «Ради чего сгноила себя?» Лучше куплю морковку на рынке. А в выходные — кататься с детьми на великах в лесу, с пирогами, с смехом. Где пахнет не потом, а свободой.
