— Доченька, пожалей старуху, третий день куска хлеба во рту не было, а денег и вовсе не осталось, — умоляла старушка продавщицу…
Леденящий зимний ветер пробирал до костей, обвивая узкие улицы города, словно напоминая о временах, когда здесь ещё жили люди с тёплыми сердцами и открытыми душами. На фоне серых стен и облупившихся вывесок стояла пожилая женщина, лицо которой было изрезано морщинами — будто каждая складка хранила отдельную историю боли, стойкости и утраченных надежд. В руках она сжимала потрёпанную сумку, набитую пустыми стеклянными бутылками — последними осколками прошлой жизни. Глаза её блестели от слёз, которые медленно стекали по щекам, не успевая высыхать на холодном воздухе.
— Дорогая, сжалься… — прошептала она, и голос её дрожал, как осиновый лист. — Третий день не ем. Ни копейки за душой… Ни гроша, чтобы купить хоть краюху.
Её слова повисли в воздухе, но за стеклянной дверью булочной продавщица лишь равнодушно покачала головой. Взгляд её был холодным, словно выточенным изо льда.
— Ну и что? — отрезала она с раздражением. — Здесь хлеб продают, а не бутылки принимают. Ты что, читать не умеешь? Написано чёрным по белому: тару сдают в специальном пункте, а потом только деньги — на хлеб, на еду, на жизнь. Чего ты хочешь?
Старушка растерялась. Она и не знала, что пункт приёма закрывается в полдень. Она опоздала. Опоздала на тот крошечный шанс, который мог спасти её от голода. Раньше ей и в голову не приходило собирать бутылки. Она была учительницей, человеком с высшим образованием, с гордой осанкой и достоинством, которое не растеряла даже в самые тяжёлые дни. А теперь… теперь она стояла у ларька, как нищенка, и чувствовала, как внутри разливается горечь стыда.
— Ладно, — смягчившись, буркнула продавщица, — завтра с утра принесёшь — тогда и накормлю.
— Доченька, — взмолилась старуха, — дай хоть полбуханки… Завтра верну. Голова кружится… Больше не могу терпеть…
Но в глазах продавщицы не было и капли сочувствия.
— Нет, — резко оборвала она. — Благотворительностью не занимаюсь. Сама еле концы с концами свожу. Каждый день такие, как ты, пристают — всех не накормишь. Не задерживай, очередь.
Рядом стоял мужчина в тёмном пальто, погружённый в свои мысли. Он казался отстранённым, будто находился в другом мире — мире дел, решений, будущего. Продавщица мгновенно преобразилась, словно перед ней появился не просто покупатель, а важный гость.
— Добрый день, Павел Андреевич! — радостно воскликнула она. — Ваш любимый хлеб сегодня привезли — с орехами и сухофруктами. А слоёные булочки свежие, с курагой. С вишнёвыми, правда, вчерашние, но тоже вкусные.
— Добрый, — рассеянно ответил мужчина. — Дайте хлеб с орехами и шесть булочек… с вишней.
— С курагой? — переспросила продавщица с улыбкой.
— Неважно, — пробормотал он. — С курагой, если хотите.
Он достал толстый кошелёк, вынул крупную купюру и молча передал её. В этот момент его взгляд случайно скользнул в сторону — и остановился. Он увидел старую женщину, стоявшую в тени ларька. Её лицо показалось знакомым. Очень знакомым. Но память упрямо отказывалась вернуть воспоминания. Лишь одна деталь вспыхнула в сознании — брошь в виде старинного цветка, приколотая к её потрёпанному пиджаку. Было в ней что-то… родное.
Мужчина сел в чёрный автомобиль, положил пакет с покупками на сиденье и уехал. Его офис был недалеко — на окраине города, в современном, но скромном здании. Он не любил показной роскоши. Павел Шатов, владелец крупной сети бытовой техники, начинал с нуля — ещё в лихие девяностые, когда страна балансировала на грани хаоса, и каждую копейку приходилось зарабатывать потом и кровью. Благодаря железной воле, уму и невероятной работоспособности он построил империю, не полагаясь на связи и покровителей.
Его дом — уютный коттедж за городом — был полон жизни. Там жила его жена Жанна, двое сыновей — Артём и Кирилл — и вскоре должна была родиться долгожданная дочь. Звонок жены вывел его из колеи.
— Паш, — взволнованно сказала Жанна, — в школу вызывают. Артём опять подрался.
— Милая, я не уверен, что смогу… — вздохнул он. — У меня важные переговоры с поставщиком. Без этого контракта мы можем потерять миллионы.
— Но мне одной тяжело, — прошептала она. — Я беременна, устала. Не хочу идти одна.
— Не ходи, — сразу сказал он. — Обещаю, найду время. А Артём… получит ремня, если не начнёт слушаться.
— Ты никогда не бываешь дома, — грустно промолвила Жанна. — Приходишь, когда дети спят, уходишь, когда они ещё в кроватях. Я волнуюсь за тебя. Ты совсем не отдыхаешь.
— Такая работа, — ответил он, чувствуя укол вины. — Но всё ради семьи. Ради тебя, детей, нашей малышки, которая скоро родится.
— Прости, — прошептала она. — Мне просто тебя не хватает.
Павел провёл в офисе весь день, а потом — весь вечер. Когда он вернулся домой, дети уже спали, а жена сидела в гостиной, ожидая его. Она извинилась за свои слова, но он лишь покачал головой.
— Ты права, — тихо сказал он. — Я слишком много работаю.
Она предложила разогреть ужин, но Павел отказался.
— Я поел в офисе. Привёз булочки с курагой — из той же булочной. Вкусные. И хлеб с орехами…
— Хлеб нам не понравился, — заметила Жанна. — Дети даже не доели.
Павел задумался. В памяти всплыл образ той старушки. Было в ней что-то… глубоко знакомое. Не только лицо — осанка, взгляд, брошь… И вдруг, словно вспышка, память вернулась.
— Неужели… это она? — прошептал он. — Тамара Васильевна?!
Сердце сжалось. Он вспомнил всё. Вспомнил школу, класс, её строгие, но добрые глаза. Вспомнил, как терпеливо она объясняла каждую задачу. Вспомнил, как
