Зазвонил телефон. Незнакомый номер. Я подняла трубку, не задумываясь, руки ещё были мокры от посуды.
Добрый день, Мария Петровна? спросил голос, молодоспокойный, с лёгким акцентом изза польской границы.
Да, слушаю.
Не кладите трубку Это важно. У меня ребёнок от вашего мужа.
В первый миг я подумала, что чтото не расслышала. Через секунду что это шутка. На третий охладело всё тело, как лёд. Я оперлась о столешницу, чтоб не упасть.
Что вы сказали? прошептала я.
Алексей водитель грузовика, курсирует в Польшу. Мы встречались больше года. Я думала, он одинок.
Говорила она медленно, будто готовилась к разговору долго. Каждое слово звучало как удар. Мой муж тот же, что вчера вечером прислал сообщение: «Задержусь, разгрузка затянулась» в тот же час имел вторую семью.
Малыш уже семь месяцев, произнесла та женщина. Деньги не нужны. Хочу, чтобы вы знали.
Телефон выскользнул из рук. Стеклянный звук падения расколол тишину. Я глядела на кухню, на наше совместное фото, висящее на холодильнике, и чувствовала, как жизнь рушится в клочки.
Не помню, сколько я сидела тогда на полу, прислонившись к шкафу. Время как бы остановилось. В голове отзвучало одно предложение: «У меня ребёнок от вашего мужа». Я повторяла его в уме, будто пытаясь снять тяжесть слова, но каждое повторение лишь усиливало боль.
Вечером позвонил Алексей. Голос, как всегда, ровный.
Всё улажу, завтра вернусь. Что привезти? спросил, будто разговаривает с приятелем.
Я замерла. На мгновение хотела сказать: «Привези правду». Вместо этого прошептала:
Приедешь. Нужно поговорить.
Он приехал на следующий день. Грузовик остановился у нашего дома, а я смотрела из окна, как он выходит усталый, не подозревающий, что этот дом уже не его. Войдя, он обнял меня рефлекторно. Я оттолкнула его.
Звонила мне женщина из Польши, сказала я. Сказала, что у неё ребёнок от тебя.
Я видела, как кровь утекает из его лица. Он не стал отрицать. Сел, несколько секунд лишь уставился в пол, потом заговорил.
Не хотел, чтобы ты узнала так. Это была ошибка, всё вышло изпод контроля. Голос дрожал. Сначала всё было просто знакомство. Кофе, разговор на стоянке. Иногда человеку просто нужен ктото, кто выслушает.
А потом ты её оплодотворил, резко прервала я. Этого хватит.
Он замолчал. Отрицать уже нечего. Защищаться нечем.
Она не знала, что я женат, добавил он после паузы. Когда она забеременела, я сказал, что улажу всё, возьму кредит, помогу. Но я не смог. Не знал, как тебе объяснить.
От ярости я перешла в холод. Смотрела на него и ощущала лишь пустоту. Того же человека, с которым прожила более двадцати лет, я видела как бы через стекло.
Почему? наконец спросила я. У нас же было всё.
Именно поэтому, ответил он тихо. У нас слишком много рутины, слишком мало нас самих.
Тогда я впервые поняла, что измена не всегда рождается из страсти. Часто она появляется из молчания, из отсутствия разговоров, из несказанных лет. Это не значит, что она болит меньше.
Он вышел из кухни, оставив за собой запах холодного бензина. Двери захлопнулись, я опустилась на стул. В доме воцарилась тишина. На столе стояла его чашка, ещё тёплая. На мгновение захотела её разбить, уничтожить всё, что напоминало о нём, но лишь отодвинула её в сторону.
На следующий день он не позвонил. И ни дня после. Потом пришло сообщение: «Нужно всё обдумать. Пожалуйста, не закрывай дверь». Я не ответила.
Вечером открыла ноутбук. Нашла её профиль. Молодая, обычная девушка, на фото держит ребёнка мальчика с тёмными глазами, так похожих на Алексея, что сердце сжалось, как кулак.
Я не могла отвести взгляд. Поняла, что её боль другая, но истинная. Она тоже жила в лжи, была частью той же истории, которую он написал без нашего согласия.
Закрыла ноутбук. Не заплакала. У меня не было слёз, лишь огромное истощение, будто все годы навалились на меня одновременно.
Прошли две недели. Дом стал слишком тихим, кровать слишком широкой. Сначала я ждала, что он позвонит, приедет, появится в дверях с тем взглядом, который рассеивал любой гнев. Но этого не случилось. Вместо него пришло письмо обычный конверт, его небрежный почерк, как будто написан в спешке.
«Я не прошу прощения», начиналось. «Хочу лишь, чтобы ты знала, я не планировал этого. Не хотел вести двойную жизнь. Так случилось. Стыдно, что не нашёл смелости сказать правду. Ребёнок мой. Я помогу им, но не хочу их жизни. Хочу вернуться, если ты позволишь».
Я читала письмо несколько раз. Каждое предложение звучало иначе то как признание, то как отговорка. Не знаю, что болело сильнее: слово «моя ребёнок» или «я хочу вернуться». Как можно вернуться в место, которое сам сжёг?
Через несколько дней он пришёл. Стоял в дверях, худой, с сединой у висков. Взгляд тот же, которым когдато завоёвывал мир. В руках держал сумку, будто готов к любому.
Знаю, что не заслуживаю, сказал он. Но без тебя я не могу.
Я не ответила. Позволила ему войти. Он сёл за тот же стол, за которым мы пили утренний кофе. Долго молчали. Потом я спросила:
А она?
Знает, что я вернулся, сказал он тихо. Не хотела меня удерживать.
Разговор ничего не принёс: ни решения, ни обещания. Только пустота, подвешенная между нами, как нечто, что нельзя назвать.
С тех пор мы спим в разных комнатах. Он всё ещё готовит, убирает, чинит мелочи, которые раньше не замечал. Я учусь жить, принимая, что не всё собрать, даже если очень хочется.
Иногда, гаснув свет вечером, я думаю о том ребёнке о мальчике с глазами Алексея. Интересно, захочет ли он когданибудь встретить своего отца. Сможу ли я тогда простить его, прежде чем простит он сам?
Не уверена, смогу ли я ещё любить этого мужчину. Но ясно, что жить во лжи я больше не могу. И хотя это ранит, становится началом чегото настоящего.
