Всегда я думала: семья — это стена, за которой можно укрыться. Что дети поддержат, когда годы возьмутся за твои плечи. Что можно отдать родной дом, если взамен получишь тепло родных душ. А теперь каждое утро открываю глаза в чужих стенах, не зная, где завтра лягу спать. Так живёт теперь бабушка Нина — та самая Нина Петровна, которую когда-то знал весь посёлок как радушную хозяйку крепкого дома под Рязанью. А теперь её приют — чужие кухни, временные углы и вечный вопрос: не обременяю ли я?
Всё началось с того, что сыновья — Дмитрий и Игорь — уговорили её продать дом. Говорили: «Зачем тебе, мам, одной в деревне пропадать? Ты у нас уже не молода, не потянешь ни огород, ни печку, ни снежные заносы. Поживёшь у нас по очереди — и тебе спокойнее, и нам забот меньше. Да и деньги с продажи не пропадут: пустим на внуков, на обустройство». Что могла ответить старая мать? Конечно, согласилась. Хотела быть полезной. Хотела чувствовать их рядом.
Мои родители — давние соседи Нины Петровны — тогда пытались её отговорить:
— Не спеши, Нина. Позже пожалеешь. Новый дом уже не купишь, а у детей — свои порядки. Будешь не хозяйкой, а гостьей. Ты ведь к простору привыкла, а в квартирах — духота да теснота.
Но кто их слушал. Дом продали. Деньги поделили. И потащилась бабушка Нина с узелками от одного сына к другому. Сегодня — у Дмитрия в питерской «хрущёвке», завтра — у Игоря в коттедже под Ленинградом. И так уже третий год.
— У Игоря легче, — призналась она как-то моей матери. — Там хоть участок есть, можно в земле поковыряться, отдохнуть. И Лариса, невестка, душевная. Не кричит, не дерзит, дети воспитанные. Комнату мне выделили — маленькую, но с телевизором и даже с холодильничком. Сижу тихо, не мешаю. Пока все на работе, внуки в школе — и грядки полю, и бельё постираю.
Планировала там переждать лето, а осенью — к Дмитрию. Но у старшего сына всё иначе. В питерской квартире ей достался узкий проход между кухней и лоджией — раскладушка, тумбочка, мешок с вещами. Готовила укратно, стирала, когда никого не было. И постоянно чувствовала себя… ненужной.
— Ольга, жена Дмитрия, — вздыхает она, — со мной даже не говорит. Ни слова. С внуком тоже не сложилось. Я-то по-старому, а он в своих телефонах. Чужая. На дачу ни разу не позвали. Тенью брожу по квартире. Ужин грею на батарее, чтобы не мешать. На кухню выхожу редко — вдруг не вовремя…
Недавно она слегла. Говорит:
— Температура, кости ломит. Думала — конец. Вызвали врача, дали таблетки, отлежалась. Но страшнее всего — даже не болезнь. А то, что никто не подошёл. Никто не спросил: «Как ты?» Просто: «Лежи, не мешай».
Мои родители тогда спросили:
— Нина, а если хуже станет? Кто за тобой ухаживать будет? Ты ведь уже не молода. А ты всё скитаешься: то туда, то сюда. Ни дома, ни покоя.
А она лишь махнула рукой:
— Что говорить… Ошиблась. Страшно ошиблась. Продала дом — и вместе с ним свою волю. Не надо было слушать детей. Хотела как лучше… А теперь и купить ничего не смогу. Всё, что осталось, — копейки на похороны. У сыновей своих проблем хватает. Нового дома мне не видать.
Она часто твердит: «Лучше бы осталась в своём доме. Пусть трудно, пусть холодно, но своё. Сама решаю, когда встать, когда лечь. А теперь я просто старуха без угла. Живу у одного, потом у другого. Ни кола, ни двора. Только узелок да сумка».
И каждый раз, когда она уходит от нас, мы смотрим ей вслед и шепчем: «Хоть бы до лета дотянула, а там — снова в деревню, к земле, к тишине. Там ей легче».
Теперь Нина Петровна не ждёт ни любви, ни заботы. Только одного — тихо уйти там, где не будет обузой. Она сама сказала сыновьям:
— Когда совсем плохо станет, отдайте меня в дом престарелых. Там хоть присмотрят. А вам, дети, не до меня.
Вот и живёт бабушка Нина — между сумкой и календарём. Считает дни, гадает, где её приютят следующим летом. Ждёт не приглашения, а молчаливого согласия — можно пожить месяц-другой?
Я уверена: детям не стоило её уговаривать. Надо было сказать: «Мама, живи в своём доме. Это твоя крепость. Мы приедем, обнимем, накормим — и обратно в свою жизнь. Не ты к нам, а мы к тебе». Но теперь поздно. Всё, что было, не вернуть. И только один вопрос гложет тех, кто помнит её прежней: зачем мы предаём тех, кто дал нам жизнь и отдал за нас всё?..
