Иван только вернулся в свою деревню после трехнедельной поездки на грузовике по стране и, как обычно, первым делом зашел в кабак, чтобы поболтать с местными и узнать новости, прежде чем зайти домой к жене. Он припарковал грузовик у обочины и, кутаясь в тулуп от проливного дождя, направился к двери.
— Добрый вечер! — крикнул он, переступая порог.
Была пятница, октябрь, и Иван надеялся увидеть кабак полным мужиков, играющих в карты, ожидая шумных шуток про мать или его мужественность. Но в этот вечер за столом сидели лишь двое: кабатчик и старик, греющийся у печки. Иван, удивленный, подошел к стойке:
— Что случилось, Семёныч? Где все? Кто-то умер?
Кабатчик налил ему кружку кваса и вздохнул:
— Хуже, Вань, хуже… Девки пропадают.
— Что?! Деревенские?! — переспросил шофер, не веря своим ушам.
— Уже три, — поднял кабатчик палец. — Сначала Саша, дочка аптекаря, потом Полина, племянница старосты, — поднял второй, — и наконец… Надя, учительница.
— Да быть не может! — Иван аж присел. — И все разом?
— Нет, каждую пятницу, — кабатчик потянул из кружки. — С тех пор, как ты уехал. Люди думают, маньяк завелся… Все бабы были от двадцати до тридцати, и… беременные. Представляешь? Ублюдок… — он тряхнул головой. — А сегодня снова пятница, так что кто-то с ружьем по лесу шарит, а кто-то дома сидит, дочек и жен под замком держит…
Не дослушав, Иван рванул к двери. То самое чувство, что грызло его всю дорогу, теперь обрело форму — надо было проверить жену. Он побежал через темный лес, адреналин жёг вены. Этот путь был короче, чем объезд на грузовике, а если он прав, каждая минута на счету.
Мысли неслись вихрем: кровь, крики, худшее. Ноги горели, в легких кололо, но он бежал, пока не увидел свой дом — тёмный, без огня. Сердце ушло в пятки, когда он заметил чёрную фигуру, выходящую из калитки.
Не раздумывая, Иван набросился на неё, вцепился во тьму и потащил обратно в дом. Свет зажегся с треском.
Под тусклым светом лампочки он разглядел лицо жены — Кати.
Он отпустил её, и в тот же миг она сама бросилась к нему, страстно целуя в губы.
Но облегчение сменилось тревогой.
— Кать, ну что за дурость? Я мог тебя убить! Ты знаешь, что творится?! Полдеревни с вилами ищут маньяка! Да и трёх баб нам на зиму хватит…
Тишина. Катя отпрянула, руки прижала к животу.
— Что… ты сказал? — шёпотом.
Иван моргнул. Язык опередил мысли.
— Я… это не то… испугался просто…
Но в глазах жены уже читалось не только недоверие — понимание.
Она медленно закатала рукав. На предплечье — царапины, будто от веток… или от чужих пальцев.
— Ваня… где ты был каждую пятницу, когда «работал»?
Шофер застыл. Вспомнил трактир, дрожащие пальцы Семёныча: один, два, три… беременные. Вспомнил свои маршруты. Остановки. Оправдания перед собой — «временная слабость», «компания для души».
Сердце упало, когда по щекам Кати потекли слёзы — не от страха, а от осознания.
Снаружи лил дождь, заглушая тишину. Слова кабатчика вернулись, как нож:
«Хуже, Вань, хуже…»
И Катя поняла: пропавших женщин не забрали в темноте.
Монстр вошёл в её дом сам — усталый, пропахший бензином и ложью.
— Сегодня была бы четвёртая пятница, — прошептала она, глядя ему в глаза.
