Последний пирог бабушки Лидии: история о забвении, любви и одиночестве
На самом краю забытой богом деревушки под Тверью, в покосившемся от времени домике, доживала свои дни Лидия Семёновна — женщина, которую в округе звали просто Семёновной. Её имя давно растворилось в памяти односельчан, но уважение к ней оставалось неизменным.
В девяносто четыре года она всё ещё держалась: сама вела хозяйство, держала огород в идеальном порядке, а в избе — чистота, будто тут не старуха жила, а целый полк уборщиц. Белоснежный платочек, накрахмаленный фартук, вымытые до хруста окна с геранью — Семёновна была из тех, кто умел жить с достоинством, даже когда мир вокруг забывал о ней.
После смерти мужа, ушедшего десять лет назад, она осталась совсем одна. Трое детей — сын Игорь, дочери Света и Галя — давно разъехались по городам, разметались, как пух от одуванчиков, у каждого своя дорога. Внуки выросли, обросли своими делами и вспоминали бабушку разве что на Пасху, да и то по привычке.
Но она не роптала. Понимала: у всех своя жизнь. А она… просто продолжала жить, печь пироги, доить корову Марфу и верить, что это всё не зря.
**Гостинцы, которые возвращаются**
— Здравствуй, Семёновна! — как-то заглянула соседка Аня с внучкой. — За молоком пришли. Дашенька твоё любит, магазинное даже в рот не берёт!
— Ах, родные мои, как же я рада! — заулыбалась Лидия. — На, возьмите пирог с малиной — специально для Дашеньки пекла.
— Спасибо, бабушка! — радостно засияла девочка.
— Балую вас, грешница, — вздохнула старуха. — Да кого мне ещё баловать-то? Мои всё не едят, вечно заняты… Вот намедни Витька, сосед, привёз обратно мои передачи — ни варенье, ни творог, ни пироги не взяли. «Не едим», говорят. А я, дура, день и ночь старалась…
Соседки переглянулись. Они знали: сын приезжал лишь раз за два года — начальника на охоту возил. Внук заглянул на майские, ночь гулял с друзьями, а утром — только пыль от машины. Дочки не появлялись лет шесть. Внуки их, когда были маленькими, каждое лето у бабушки гостили. Теперь — якшаются с какими-то заграничными курортами.
— А корова твоя как? Не тяжело с ней? — осторожно спросила Аня.
— Да куда без неё? — махнула рукой Лидия. — Она мне жизнь продлевает. Без дела-то и помирать быстрее. А с ней — и встать надо, и напоить, и подоить… Живу, значит.
**Огород, который стал ненужным**
Летом Семёновна, как всегда, копошилась в огороде. Грядки — хоть на выставку: морковь, лук, свёкла, огурцы — всё по струнке, ни сорняка. Но соседи замечали: бабушка всё чаще останавливается, опирается на забор, ловит ртом воздух.
Однажды упала — сердце прихватило. Попросила Аню: позвони детям, скажи — маме плохо. Та позвонила. Но никто не приехал. Ни Игорь, ни Света, ни Галя. Только мёртвая тишина в трубке.
Соседи выхаживали Семёновну всем миром. Витька привёз лекарства, Аня доила корову, другая соседка Тамара носила борщи да каши. Бабушка смущалась — не привыкла быть обузой.
Но силы уходили. Написала письмо:
«Заберите меня к себе. Не могу больше одна…»
Ответа не было. Словно письмо в никуда.
**Прощание**
К осени она сдалась. Корову отдала Ане. Грядки не засаживала — впервые за шестьдесят лет. Сидела у окна, смотрела на заросший бурьяном огород — ту землю, которую когда-то любила, а теперь не могла даже взрыхлить.
Как-то раз нашла в сундуке старые школьные тетради. Вырвала чистый лист, долго выводила буквы. Каждую — через боль, каждое слово — сквозь слёзы. Потом положила записку на стол, рядом — мешочек с деньгами.
…Шёл дождь. Дни напролёт. Из трубы не поднимался дым. Соседи забеспокоились.
Вошли — а бабушка лежит тихо, укрыта одеялом, будто спит. Но больше не проснётся.
Позвонили детям. Никто не ответил. Написали. Тишина.
Похоронили её всем селом. Аня, Витька, ещё четверо. Женщины пекли пироги, мужчины сколотили гроб. Всё — как для родной.
Дети приехали на следующий день под вечер. Когда всё уже было кончено. Получили от соседей ключ, молча зашли в дом.
На столе — белая скатерть. На ней — мешочек с деньгами и письмо.
«Дорогие мои дети — Игорь, Светлана и Галина.
Наконец-то вы собрались вместе. Прошу: не ругайтесь, берегите друг друга. Хозяйство я раздала. Иконы — в церковь, если не нужны. Корова — у Ани, она её добром вспоила. Дом продайте, деньги поделите. Прощайте и простите.
Мама.»
**Забытая могила**
Дом закрыли. Доски на окна, замок на дверь. Корова осталась у соседки.
Уехали. Больше в деревню не возвращались.
Дом зарастал крапивой и лопухами. Никому не нужна была старая изба в глуши.
Могилка Лидии Семёновны тоже зарастала — тишиной и травой. Но Аня, проходя мимо кладбища, всегда заходила. Поправляла оградку, сажала цветы.
— Много ты мне добра сделала, родная… — шептала она. — Хоть могилку твою не забуду…
Так уходят те, кто всю жизнь отдавал детям. Кто любил до последнего вздоха. Но иногда — в пустоту.
Без «спасибо».
Без последнего «мама».
Без звонка.
А дом — стоит. Одинокий. С белыми занавесками и запахом яблочного варенья, застывшими где-то в прошлом.
