Дорогой дневник,
Сорок лет уже прошло, а я всё же не могу избавиться от воспоминаний о нём. Решила, что пора попытаться найти его.
Найти его удалось случайно, в сети, между рецептом яблочного пирога и рекламой крема против морщин. Имя, фамилия, и рядом фото: седые волосы, очки, лёгкая улыбка, которую я узнала мгновенно.
Я остановилась в полпути, сердце забилось сильнее, будто тело вспомнило то, чего ум не решается назвать. Я кликнула. Профиль художника, небольшая галерея на арбатском переулке, фотографии работ пейзажи, старинные ворота, женщина в окне. Под одним из них подпись: «Осень хранит больше, чем лето».
Я знала, что это он. Иван. Мой Иван тех лет, тот, к кому я тайно привязалась на выпускных и после них ещё долго. После ЕГЭ он уехал, я осталась.
Жизнь пошла своим чередом: он женился, у него появились дети, потом развод, долгие годы тишины и рутины. Но то чувство никогда не гасло полностью, просто спряталось гдето глубоко, как забытое письмо в ящике.
Не успела я ещё осознать, как написала ему:
Не знаю, помнишь ли ты меня. Я помню. Если захочешь выпить чай, я буду в Москве.
Он ответил тем же днём:
Помню. Чай я пью после четырёх. Адрес найдёшь на сайте.
Купила билет, собрала маленькую сумку, тёплый свитер и тот старый лист, который никогда не отправила. В поезде я смотрела на пролетающие деревья золотые, рыжие, покрытые инеем и чувствовала, будто время возвращается назад, будто мне снова по восемнадцать.
Выйдя на московский вокзал, впервые за долгое время ощутила, что происходит чтото действительно важное. Не знала, что именно, но не хотела упустить момент.
Его мастерская находилась в одном из тихих переулков Арбата. Узкие, старые ступеньки, тяжёлые двери с небольшим стеклом, над ними медальон из латуни: «Иван М. художественная мастерская». Сердце забилось сильнее, когда я позвонила. На мгновение наступила тишина, затем я услышала знакомый голос:
Открыто.
Внутри было иначе, чем я представляла, но в то же время совсем как надо: запах скипидара, полумрак, дневной свет, падающий сквозь высокое окно, картины, прижатые к стенам, керамический кувшин с кистями, чашка с недопитым кофе. Он стоял у мольберта спиной, медленно обернулся, будто знал, что я вошла. Улыбнулся не широко, а тихо, глазами.
Ты совсем не изменилась, сказал он, хотя это было не совсем правдой. В его голосе не было фальши.
Ты тоже, ответила я.
Он пригласил меня в старый, мягкий кресло, поставил чайник. Поговорили сначала о пустяках поездах, пробках, как осенью Москва становится особенно красивой. А потом откровенно о всём: как прошли его годы, о моей жизни, о потерях близких, о том, что теперь каждый из нас одинок, хоть и окружён людьми.
На столе пахло свежевыпеченным хлебом, в чашках парила чайка с гвоздикой. Через окно льгло мягкое золотое сияние. Было так тихо, что я слышала собственный вдох.
Ты иногда вспоминаешь то лето? спросил внезапно.
Всё время, ответила я, почти прежде чем успела задуматься.
Два дня мы были неразлучны. Прогулялись по Парку Горького, перекусили в киоске у Тверской площади, смеялись над теми мелочами, которые знают только те, кто помнит вкус газировки в стеклянной бутылке и звон школьного звонка.
Он не спросил, как долго я приехала. Я не сказала, когда уеду. Всё казалось пузырём хрупким, тихим и прекрасным. И одновременно реальным.
Третьего утра я собрала вещи и оставила их у двери. Он дал мне чашку чая и сказал лишь:
Не уходи пока.
Но у меня обязанности, дом
Он покачал головой.
Всё подождёт. А здесь здесь ждёт тот, кто больше не хочет тебя терять.
Я посмотрела в окно на осенние клены и задумалась: а может, сейчас я должна остаться?
Я не села в поезд. Сумка осталась у двери, а я у окна, с чашкой чая в руках, в его кресле, в его мире. На мгновение меня охватил стыд, будто я поступила безрассудно. Но чувство быстро исчезло.
Осталась ещё на один день, потом на ещё один, а потом перестала считать.
Во времени мастерской всё текло иначе. Я помогала ему раскладывать краски, протирала рамы, читала вслух, пока он набрасывал эскизы. Вдруг понял, что можно жить просто, легко, без разбора всего на детали.
Вечерами мы гуляли по Старому городу, среди людей, но каждый в своей орбите. Никто не смотрел на нас странно. Возможно, потому что всё выглядело естественно. Или потому, что нам всё равно, сколько нам лет тридцать или шестьдесят.
Однажды я нашла на столе небольшой эскиз: я, сидящая у окна, вглядывающаяся в свет. Подпись: «Осень, что вернулась». Я ничего не сказала, лишь коснулась бумаги пальцами и тихо улыбнулась.
Не знаю, будет ли это навсегда. Не планирую, не спрашиваю. Достаточно этого мгновения услышать, как ктото шепнёт: «Останься», и почувствовать, что слова истинны.
Четыре десятка лет я ждала решения. Теперь я больше не хочу ждать.
