«Пусть одна поживёт — авось догадается, кого потеряла. А ты, сынок, не волнуйся, мама тебя не бросит…»
— Ну что, Галина, твой Витька от жены-то ушёл, правда?
— Ушёл. И что с того? Будешь теперь по улице сплетни разносить? — резко ответила Галя, поправляя платок на поседевших волосах.
Виктор с Лидой прожили вместе чуть больше трёх лет. Недавно у них родилась дочурка — долгожданная внучка, о которой Галина грезила годами. Но беда в том, что Витя остался таким же, каким и был — маменькиным сыночком. Вечно витал в мечтах, слегка инфантильный, избалованный её заботой и вечным всепрощением.
— На кой мне жена? — рассуждал он пару лет назад. — Только нервы мотать. Бабы все одинаковые — сядут на шею давай тяни, давай обеспечь.
Галя тогда только отмахнулась — главное, чтоб сын был рядом. Работать он особо не стремился, но ей и этого хватало — дома сидел, под крылышком. Какая разница, что под тридцать — всё равно родной.
Но вдруг, будто по волшебству, он объявил: женюсь. Привёл Лиду — скромную, тихую, с глазами, в которых больше тревоги, чем уверенности. Галина выбор одобрила — не стервозная, не ветреная, хозяйственная. Даже купила молодым домик в соседней деревне — на радостях.
Сначала всё шло как будто нормально. Только вот Виктор к семейной жизни оказался не готов. Работал где попало, чаще всего сторожем, а потом и вовсе устроился на кладбище — «там хоть никто не командует».
— Мам, не могу, она меня достала! — жаловался он Галине. — То работа ей не нравится, то мало денег, то баню новую требует.
— Эх, Витенька, — качала головой Галя. — Ну и невеста тебе попалась… Не женщина, а вампирша. Поживи-ка пока у меня, пусть сама подумает, каково это — быть одной.
С тех пор Витя метался: то к Лиде, то обратно к маме. Возвращался вечно обиженный. А Лида… та самая тихая и кроткая Лида — начала огрызаться, кричать, рыдать. И в один из таких моментов Виктор, хлопнув дверью, ушёл «навсегда».
— Доконала! — заявил он, усаживаясь за материнский стол. — Представляешь, заявила, что я не мужик, раз содержать не могу! Пусть теперь сама крутится, и ребёнка пеленает, и кормит. Я ей больше ничего не должен!
— Верно, сынок, правильно. Нашлась ещё, воображает! Иди, щей поешь, я сварила — как ты любишь.
О дочке он вспоминал всё реже. Говорил — ну, что там сложного? Покормил, погулял, спать уложил. А Лида тем временем вернулась к родителям. Галя и ей успела съязвить:
— Чего припёрлась? Дом тебе дали, мужа дали — всё не так. Терпи, как мы терпели!
Соседки шептались: мол, у Вити и дочь растёт, а он — будто и не бывало, дома сидит, телевизор пялит.
— Галя, ты б хоть внучку навестила, — как-то сказала соседка. — Лида одна с ребёнком, родители помогают, а вы будто забыли, что у вас родня есть.
— Наболтала тебе, поди! — отмахнулась Галина. — Не смогла с мужиком ужиться — теперь пусть мучается. А внучку… я отберу. Она моя, кровная!
— Ты о чём? У матери ребёнка отнять? Да у твоего Витьки даже работы нет, он только на печке валяться горазд!
— Не ври! Он у меня просто… передышку берёт. Вот одумается — и за ум возьмётся.
Но годы шли, а Витя так и лежал. Ни работы, ни целей. Только ныл про «стервозных баб» да жаловался, что все кругом виноваты.
— Вить, ты бы хоть к Лиде сходил, дочку повидал… — как-то робко предложила Галина.
— Ты чего, мам? Опять начнёт: «ты никчёмный, денег нет». Надоело. Я для себя живу!
И только тогда до неё дошло. До самого нутра. До самой глубины.
— Хватит, сынок, — сказала она однажды. — Мне уже стыдно перед людьми за то, каким ты стал. Если Лида алименты подаст — сам разбирайся. Я больше не прикрываю. Ты мне уже не ребёнок.
Поздно. Слишком поздно. Она поняла, что растила не мужчину, а вечно обиженного ребёнка. Лида, между тем, вышла замуж снова. За спокойного, крепкого мужика. Девочку он принял как родную. А Витя?.. Так и остался с матерью. Без семьи, без цели, без желания что-то менять.
Любовь матери безгранична. Но порой она ослепляет.
И если вовремя не снять повязку с глаз, можно однажды очнуться рядом с чужым, ленивым взрослым, который уверен, что ему все должны…
