Яркий солнечный луч пробился сквозь занавески, осветив напряжённые лица за столом, но даже его тепло не смогло растопить лёд, повисший в просторной московской гостиной.
— Мы с Алёной хотим пожить тут пару лет, — твёрдо заявил Дмитрий, стараясь скрыть дрожь в голосе. — Это поможет скопить на свою квартиру.
Алёна, сидевшая рядом, нервно перебирала край скатерти. Напротив них застыла Марина Игоревна, мать Дмитрия, с ножом в руке, будто готовая рассечь не хлеб, а саму идею. Отец, Геннадий Васильевич, молча потягивал чай, избегая встречных взглядов.
— Жить здесь? — медленно опустила нож Марина Игоревна. — С этой… твоей женой?
— Да, мама, с моей женой, — подчеркнул Дмитрий. — Мы устали снимать. Это временно, пока не накопим на ипотеку.
— Место у нас есть, — неожиданно вставил Геннадий Васильевич, отставив чашку. — Две комнаты пустуют. Почему бы не помочь детям?
Марина Игоревна метнула на мужа взгляд, полный упрёка:
— А меня кто-нибудь спросил? Я должна терпеть чужую в своём доме?
— Алёна не чужая, — в голосе Дмитрия закипела злость. — Она моя семья.
— Семья! — фыркнула мать. — Увлечение, Дима. Я её насквозь вижу. Думаешь, она тебя любит? Ей нужна наша квартира, твои деньги, твоя доля!
Дмитрий стиснул кулаки. Этот разговор повторялся с тех самых пор, как он познакомился с Алёной. Без объяснений, без причин. Возможно, дело было в том, что именно она нарушила привычный порядок, где Дмитрий всегда оставался под материнским контролем.
— Мама, — он с усилием сдерживал спокойствие, — треть этой квартиры моя. По бабушкиному завещанию. Я имею право здесь жить.
Марина Игоревна побледнела:
— Ты мне угрожаешь? Родной матери? Это она тебя надоумила, да? Научила шантажировать!
— Хватит, Марина, — повысил голос Геннадий Васильевич. — Дима прав. Это и его дом тоже.
— Тогда пусть живёт в своей трети! — вскочила Марина Игоревна. — В кладовке! Или на балконе!
Дмитрий медленно поднялся:
— Хорошо. Если по-хорошему не выходит, продам свою долю. И найду таких соседей, что пожалеешь. Представляешь, каково будет жить с любителями метала или заводчиками тарантулов?
— Не посмеешь, — прошипела мать.
— У тебя неделя, — Дмитрий направился к выходу. — Потом звоню риелтору.
В прихожей он замер, пытаясь унять дрожь. Никогда прежде он не бросал матери вызов. Но ради Алёны, ради их будущего, он был готов на всё.
Вернувшись в съёмную квартиру, Дмитрий увидел тревогу в глазах Алёны.
— Как прошло? — спросила она, уже зная ответ по его лицу.
— Как обычно, — он устало опустился на диван. — Отец за нас, мать против. Но дал понять: либо мы живём там, либо я продаю долю.
Алёна нахмурилась:
— Дима, может, не надо? Мы справимся…
— Нет, — твёрдо сказал он. — Я не отступлю. Она должна принять тебя.
Неделя прошла в молчании. На восьмой день Дмитрий набрал риелтора:
— Продаю треть квартиры. Быстро и дёшево.
Через три дня в родительский дом явились первые «покупатели» — двое крепких мужчин с наколками и запахом перегара. Геннадий Васильевич встретил их с улыбкой:
— Заходите, осматривайтесь! Доля в хорошей квартире, в центре!
— А где наша часть? — буркнул один, окидывая взглядом гостиную. — Спать где? В туалете?
— Это юридический нюанс, — подмигнул отец. — Формально квартира в общей долевой.
Марина Игоревна, услышав шум, вышла из спальни:
— Это ещё кто? — её голос дрожал от ярости.
— Покупатели, дорогая, — спокойно ответил муж. — Интересуются долей Димы.
— Вон! — закричала она. — Никто не будет жить в моём доме!
На следующий день пришла пара с экзотической внешностью, рассказывающая о коллекции тропических пауков. Марина Игоревна побледнела, услышав про «безобидных существ размером с ладонь». Третий визит оказался ещё хуже — мужчина, назвавшийся фанатом ночных барабанных джемов.
На четвёртый день Марина Игоревна сдалась и позвонила сыну:
— Ты серьёзно хочешь подселить к нам этих психов?
— Я предупреждал, — холодно ответил Дмитрий. — Шанс у тебя был.
— Ладно, — сквозь зубы выдавила она. — Пусть твоя Алёна приезжает. Но мои правила!
Вечером Дмитрий пришёл один обсудить условия. Алёна осталась дома — он не хотел, чтобы она снова слышала оскорбления.
— Какие правила? — спросил он, глядя матери в глаза.
— Никаких её вещей в гостиной или на кухне, — начала Марина Игоревна. — Готовит — убирает за собой. И никаких гостей!
— Теперь мои условия, — скрестил руки Дмитрий. — Мы с Алёной занимаем спальню и кабинет. Пользуемся всей квартирой наравне. И главное — ты прекращаешь её унижать. Один выпад — продаю долю. Без разговоров.
Марина Игоревна стиснула зубы, но кивнула.
Переезд состоялся через неделю. Алёна и Дмитрий привезли только самое необходимое. Геннадий Васильевич помог занести коробки:
— Вот ваша комната. Устраивайтесь.
— Спасибо, папа, — обнял его Дмитрий.
Марина Игоревна стояла в стороне. Алёна попыталась заговорить:
— Здравствуйте, Марина Игоревна. Спасибо, что приняли нас.
— Не за что, — буркнула та и ушла.
Началась тихая война. Марина Игоревна избегала прямого разговора, передавая замечания через Дмитрия или мужа. Она прятала посуду, включала пылесос на рассвете и придирчиво проверяла уборку после Алёны.
Та старалась не реагировать. Взяла на себя хозяйство, надеясь заслужить хоть каплю уважения. Но однажды нашла свой дневник порванным в мусорке. В другой раз её крем для лица оказался выдавленным в раковину.
— Она ненавидит меня, — призналась Алёна Дмитрию через два месяца. — Может, нам уйти?
—Но однажды, когда Марина Игоревна внезапно заболела, и Алёна самоотверженно ухаживала за ней, не спав ночами, в сердце свекрови наконец дрогнул лёд, и она тихо прошептала: «Прости меня, дочка».
