**Запись в дневнике.**
— Ваня, подъём уже! Солнце давно встало, пора на завод! — трясла мужа Татьяна, держа в одной руке подгоревшую сковороду, а в другой — слабую надежду, что он просто притворяется.
— Не встану. Оставь, Таня. Всё. Хватит. Больше не пойду, — сквозь зубы процедил Иван, даже не открывая глаз, и отвернулся к стене.
Сначала Татьяна рассмеялась — ну что за бред, просто после праздников не отошёл ещё.
— Да брось ты, глупости какие! Свадьбу Наташки отгуляли, теперь назад, в привычную колею. Дел-то невпроворот!
— Я серьёзно. Всё. Уволился. Заявление ещё перед отпуском подал. Вчера последний день был.
— Ты о чём, Ваня?! Совсем рехнулся?! Где ты ещё такую работу найдёшь? У тебя до пенсии три года! Возьми себя в руки! — Татьяна побледнела, едва не выронив сковородку.
— Не могу больше. Кончились силы. Пятерых детей подняли. Трое сыновей, две дочки. Всем образование дали, всем дорогу в жизни проложили. А теперь… теперь я просто хочу отдохнуть. Всё, своё уже сделал.
— Да у тебя ветер в голове, раз решил на детей повеситься, — сдавленно выдохнула жена. — Кто тебя кормить будет? Моя пенсия — гроши. А ты решил, что они тебя содержать будут?
— Конечно. Они ж не чужие. Пятеро! Неужели не найдут, чем отца накормить?
— Да ты совсем с катушек слетел, старый хрыщ! — вскипела Татьяна. — У них своих дел полно. Ипотеки, дети, школы… А ты… дармоед! — схватила его за рукав и дёрнула.
Он резко оттолкнул её — она ударилась о комод.
— Не лезь. Я сказал. Всё.
Слёзы навернулись у Татьяны. Она знала: раз Иван решил — назад пути не будет. Вскочила, накинула платок и побежала к тёте Маше, уважаемой старухе, к которой за советом ходила вся улица.
— Батюшки, тётя Маш, беда! Иван с ума сошёл! Уволился, говорит, устал. Что делать? Как вразумить?
— Да чего ты шумишь-то. Он и правда выдохся. Пятерых поднял — не фунт изюма съел. Надорвался человек. Дай ему передохнуть. Побереги мужика.
— Вот ещё! Я ему сейчас покажу заботу! Вот дети приедут — устроим ему «санаторий»! — зло прошипела Татьяна.
Через неделю вся семья собралась. Татьяна накрыла стол, чтобы никто не ушёл без угощения. Смеялись, вспоминали, внуки носились по двору. Но когда убрали посуду, воцарилась тяжёлая тишина.
— Пап, — первым заговорил старший, Дмитрий, — правда, что ты работу бросил?
— Правда, сынок. Хватит. Нет у меня больше сил.
— Пап, ну как так? — вступил средний, Андрей. — Три года всего… Потерпи. Это же… неразумно!
— Я всё решил. Стаж у меня сорок с лишним. До пенсии доживу. А вас пятеро. Прокормите старика, я уверен.
Жена за его спиной злорадствовала, а дети заерзали. Дмитрий прокашлялся:
— У нас вот… машину в кредит берём. Тяжело будет.
— А у нас Алёнка в художественной школе, репетиторы. Деньги уходят, сами понимаете, — добавила жена Андрея. Сам он молчал.
— Я… ремонт начал. До зимы успеть надо, потом квартиру продавать. Не потяну, — пробормотал младший, Сергей.
Дочери затараторили: у одной гарнитур в рассрочку, у другой муж на Севере, денег не видит. Татьяна встала, как командир перед атакой:
— Ну что, Ваня, видишь? У всех свои заботы. А ты — лишний груз. Не стыдно? Детям не помогаешь, а тянешь. Завтра утром — иди ищи работу. Без справки о приёме — не пущу. Ясно?
Иван поднялся. Молча. Посмотрел на детей. На жену.
— Я вас пятерых вырастил… А вы одного отца прокормить не хотите… — глухо прошептал и ушёл в комнату.
Утром он пошёл устраиваться. Взяли. Зарплата вполовину меньше, но всё же. Татьяна торжествовала — «вылечила». Через два дня он не вернулся.
Поздно ночью постучали в дверь. Из больницы сообщили: Иван умер. Остановилось сердце. На работе стало плохо, не довезли.
Теперь Татьяна живёт одна. Пенсия — копейки. Дети навещают редко. В основном дочери. Сыновья звонят по праздникам.
И в её памяти снова звучит его последнее:
**«Я вас пятерых вырастил… А вы одного отца прокормить не хотите…»**
**Вывод:** Быть родителем — не значит копить долги. Дети — не страховка на старость. Но и забывать тех, кто тебя поднял, — подло.
