Слушай, расскажу, что у нас тут случилось.
Пожалуй, ругай свою маму сколько хочешь, но если ты ещё хоть слово о моей маме скажешь, которое мне не понравится сразу вываливайся из квартиры! Я не буду ходить по цыпочкам, дорогой!
Папа, простите, пожалуйста, если я вам помешала, тихо и почти испугано говорила тётка Татьяна Евгеньевна, стоя в дверях кухни, руки её сухие, пятнистые от краски, сжаты в кулак. Дверь в мою комнату скрипит ужасно. Я ночью поднималась за стаканом воды, а от скрипа почти подпрыгнула. Не могли бы вы смазать её, когда будет время? Если не трудно, конечно.
Игорь, не отрываясь от телефона, лежал на диванекровати и пальцем листал ленту новостей. На просьбу тёщи он лишь произнёс глухой звук, вроде «угу» и «отвали». Татьяна Евгеньевна поняла, что её услышали, и сразу же захлопнула дверь. Из петель вырвался долгий, пронзительный скрип.
Юля, протирая столешницу, напряглась. В квартире уже с самого начала было тесно, а теперь воздух будто выжали. Весь день, пока её мама была в гостях, Игорь выглядел как человек, под которым постоянно гудит отбойный молоток. Он не устраивал скандалы, но его молчание звучало громче криков. Всё его раздражало: шуршание газеты, лёгкий запах корвалола в коридоре, как долго мама сидит в ванной по утрам. Он молчал, но это молчание было как гром.
Он положил телефон на диван со звуком, будто камень бросили.
Твоя старушка теперь будет мне указывать, что в доме делать, пробормотал он, а в голосе слышалась горечь. Он уставился в стену, будто говорил с невидимым собеседником.
Она просто спросила, Игорь, попыталась успокоиться Юля, отложив тряпку и повернувшись к нему. Дверь действительно скрипит, всё просыпается ночью. Я хотела спросить сама, но забыла.
«Она просто спросила», повторил он, сморщив губы в ухмылку. Конечно, она здесь, как в спа. Разложила всё как в санатории, пришла, растянулась, а теперь раздаёт указания. Смажу дверь а потом что? Прибавлю к этому тише телевизор? Ходить по цыпочкам?
Тётя Татьяна была тихой, как мышь. Выходила из комнаты только поесть или в поликлинику. Большую часть времени сидела в своей комнате, боясь, что «молодняк» её побеспокоит. Она не хотела быть обузой, об этом говорили её каждое движение и каждое слово.
Пожалуйста, хватит, сказал Игорь, она у нас на неделю, на обследования. Это не навсегда.
В наш путь? наконец посмотрела на него Юля, в глазах её блеснула холодная раздражённость. Ты же меня тут же вонзил! Я не могу расслабиться в своём доме! Везде запахи лекарств, недовольные взгляды. Ничего ей не подходит!
Он встал, прошёл на кухню, открыл холодильник, уставился в него без цели и с шумом хлопнул дверцей.
Точно, неделя этого спектакля, и дверь будет скрипеть до тех пор, пока она не решит выйти из своей берлоги реже.
Подложив наушники, он вцепился в них и снова погрузился в телефон. Это был не спор, а ультиматум, замаскированный под полное безразличие. Юля осталась одна посреди кухни, а из коридора опять прозвучал скрип мама шла в ванну. Этот звук раздражал её сильнее любой оскорбительной реплики.
Вечером всё стало густым, как густой черный желе. Ужин прошёл в почти полном молчании, лишь звяк прибора со столовыми приборами прерывал тишину. Тётя Татьяна быстро съела кашу с куриным котлетом, почти бросилась обратно в комнату. Скрип двери прозвучал, как последний аккорд поминальной марши. Игорь и Юля остались вдвоём за столом. Он жадно откусывал еду, будто показывая, что ничто его не тревожит. Она просто кормила остывающую котлету.
Игорь, нам нужно поговорить, мягко начала Юля, ставя вилку. Слушай, я в последний раз прошу тебя подумать.
О чём? он не отрывал взгляда от телефона. Я же всё ясно сказал после обеда. Моё положение не изменилось.
Твоё положение? хихнула она, с горечью. Твоё положение мучить старушку молчанием и пассивной агрессией, потому что она пришла в наш дом из нужды? Это не «позиция», Игорь, а мелочная злоба.
Он бросил вилку на тарелку, звук был громким и некрасивым.
Мелочная злоба? Мелочью считается то, что я привёз её сюда на целую неделю и делаю вид, будто ничего не происходит! Она ходит с этим видом, будто мы ей вечно должны! Сегодня дверь, завтра как я дышу, слишком громко! Это никогда не кончится!
Она даже ни слова вам не сказала! Боится выйти из комнаты!
Именно! Всё делает втихомолку! Это хуже! Смотрит на меня, будто я мусор, который мешает её любимой дочке! Это её фирменный приём вонзаться в нос, будто запах её беды на милю! Тоже и моя мать так делала. Один за другим. Всё время недовольна, всё время упрекает взглядом. И ты знаешь, Юля? Яблоко от ветки не падает далеко
Он не успел закончить. Юля медленно поднялась со стола, и в её лице произошла резкая перемена, от которой Игорь мгновенно замолчал. Тепло ушло из её глаз, оставив две тёмные, непроницаемые ямки. Тот спокойный фасад, который она так тщательно поддерживала, рассыпался, превратившись в холодную, острую сталь.
Что ты сказал? прошептала она, голос дрожал.
Игорь ухмыльнулся, будто нашёл слабость, и продолжил:
Как я уже говорил. Ты становишься её точной копией, всё постоянно недоволен, притворяясь
Он не досказал. Она шагнула к нему, обойдя стол, и остановилась прямо перед ним. На её брови заметен небольшой шрам, а лицо выглядело как мраморный барьер.
Пускай ругаешь свою маму сколько угодно, но если ты ещё раз скажешь слово, которое мне не понравится, о моей маме ты сразу вываливаешься из моей квартиры. Я не буду ходить по цыпочкам, дорогой.
Она наклонилась ещё ближе, взгляд её пронзал его.
Ты живёшь здесь. В МОЁЙ квартире. Ты ешь приготовленную мной еду. Ты спишь в кровати, которую я купила. Ты наслаждаешься моим гостеприимством. До сих пор я считала тебя мужем. Сейчас ты просто жилец, который забыл своё место. Слушай, ещё одно коварное слово, ещё один уклонённый взгляд в сторону моей мамы и всё, что у тебя есть, будет в лестничной клетке. Понимаешь?
Игорь стоял, не в силах вымолвить ни слова. Его мозг отказывался воспринимать эту реальность. Женщина, которая минуту назад просила о мире, превратилась в чужую, безжалостную. Инстинкт заставил его откинуться к стене. В этом доме власть сменилась окончательно.
Он не ответил. Слова были не просто угрозой они стали фактом, холодным приговором. Вся его наглость, весь притворный авторитет развалились, как дешёвая позолотка, и перед ним остался только смущённый, униженный человек. Взгляд Юли был пуст. В нём не было ни гнева, ни боли, ни даже ненависти. Было лишь холодное пустое ничто, как будто он был стираем из её жизни. Он медленно отступил к стулу и упал на него, словно старик.
Юля не бросила его взгляд, отворотилась к столу, безмолвно собрала тарелки и пошла к раковине. Холодная вода шипела над грязной посудой, губка скользила по керамике, звяканье воды стало оглушительным в новой тишине. Это был её способ объявить конец конфронтации. Жизнь будет продолжаться по её правилам.
Игорь сидел, глядя на спину жены, чувствуя, как его самоуважение раздавилось о кухонный пол. Он всегда думал, что эта квартира его, хотя она пришла к Юле от бабушки, но он спал в той же кровати, был её мужем. Оказалось, всё это лишь иллюзия. Он был гостем, права которого только что отняли.
Юля вытёрла руки, поставила посуду в сушилку и прошла мимо него в спальню. Через пару минут вернулась с одеялом и подушкой, бросила их на диван, как будто готовила место для собаки, а затем закрыла дверь, щёлкнув замок, как выстрел в тишине.
Ночь тянулась долго. Игорь не спал, лежал на диване, будто в нём нет места, и смотрел в потолок. Умоляющая жара стыда согревала его, не давая уснуть. Он прокручивал в голове её слова, её взгляд, её холодные действия. Возникала в нём темнота, будто гниль.
Утро не приносило облегчения. Юля вышла уже одетой, пошла на кухню, включила чайник, взяла йогурт и творог. Шагала по квартире уверенно, как хозяин. Игорь встал с дивана, потянулся, пошёл к кухне за кофе, надеясь вернуть привычный порядок.
Юля наливала кипяток в две чашки, в одну положила пакетик ромашки, в другую сахар. Затем без слов принесла обе чашки в комнату тёщи. Дверь закрылась без скрипа, будто она сама удерживала её, чтобы не тревожить тишину. Игоря оставили за пустым столом. Кофе для него не было. Он стал частью мебели, без роли.
Через десять минут Юля вернулась с тётей. Татьяна Евгеньевна выглядела бледной, будто не спала всю ночь. Взгляд её был к полу.
Мам, готова? Нам следует скоро в поликлинику, ровным голосом произнесла Юля, будто Игоря в комнате просто нет.
Они оделись в коридоре, Юля помогала маме поправить пальто и шарф. Эта сцена нежного ухода была ещё одним ударом в живот Игоря. Это была её семья, её приоритет, а он ничто. Дверь за ними захлопнулась, оставив Игоря в глухой тишине. Он прошёл к кухне, взглянул на дверь комнаты тёщи, где всё началось, и в его душе зажглась злоба, обещающая, что это ещё не конец.
К полудню они вернулись, усталые и молчаливые. Игорь услышал, как ключ повернулся в замке, и напрягся. Он провёл весь день в той квартире, превратившейся в камеру пыток. Каждый предмет подшучивал над ним, напоминая о падении. Он не включал телевизор, не слушал музыку, просто сидел, питая гнев до белого жара. Он ждал, не зная чего, но чувствовал, что неизбежно произойдёт взрыв.
Юля и Татьяна вошли, принёсши с собой лёгкий запах стерильности из поликлиники. Юля бросилась в кухню положить сумку, а мама, осторожно, сняла пальто в коридоре. Она увидела Игоря, испуг мгновенно отразился на её лице, и она отвернулась, пытаясь уйти в свою комнату.
Мам, давай обед быстро разогрею, позвала Юля, будто Игоря не существовало.
Обед, как и ужин, прошёл в подавляющей тишине. Юля поставила миски с супом на стол себе, маме и, спустя секунду, Игорю. Это не было попыткой примирения, а механическим действием, будто кормила кошку. Игорь ел без слов, чувствуя, как еда застревает в горле. Он наблюдал за тёткой, которая ела, опустив голову, стараясь быть незаметной, и это только усиливало его злость.
Когда суп закончился, Татьяна пошла к чайнику, заварила чай, потом, собрав смелость, взяла ещё одну чашку, бросила туда травяной пакетик и налила кипяток. С дрожью в руке она положила чашку перед Игорем.
Это для нервов, Игорь, прошептала она, не решаясь смотреть ему в глаза. Выпей тебе сейчас тяжело
Это стало последней каплей. Питательная жалость старушки, её попытка позаботиться, прозвучала как высшая степень лицемерия. Игорь медленно поднял голову, лицо скривилось в злобной ухмылке.
Тяжело? Мне тяжело? прошептал он, ледяным гневом, заставив её содрогнуться. Да, мне тяжело. Трудно дышать рядом с тобой, старуха. Ты пришла сюда умирать, не так ли? Пришла на обследования, чтобы узнать, сколько ещё можно отравлять мир своим присутствием?
Юля замерла с тарелкой в руках, но молчала, позволяя ему закончить.
Тебе «для нервов»? оттолкнул он чашку. Лучше сваришь её сама, двойную дозу. Чтобы кости уже не скрипели и не просили смазать петли. Ты считаешь себя гостьей? Ты не гость. Ты плесень, обузa, которую твоя любимая дочь привезла в МОЙ дом, чтобы я кланялся и мыл тебе пол?
Он встал, навис над столом и обратился к испуганной старушке.
Ты всю жизнь была ничем, и умрёшь никчёмой. Больная, жалкая старуха, которой только мешаешь всем. Чем быстрее ты уйдёшь, тем лучше всем, особенно твоей дочери, которой не придётся вёзти тебя в больницы.
В кухне воцарилась мёртвая тишина. Игорь ждал криков, слёз, сцены, но их не было. Юля спокойно положила тарелку, её лицо было непроницаемо, как у человека, который собирается раздавить насекомое. Она безмолвно прошла мимо него, в коридор. Игорь, ухмыльнувшись, ждал следующего акта.
Она не пошла в спальню, а к входной двери, открыла её настежь, потом вернулась в дверной проём кухни и посмотрела на Игоря.
Выходи, сказала она тихо, без места для возражений.
Игорь был ошеломлён.
Что?
Я сказала выходи. Прямо сейчас. В этой одежде.
Игорь молча собрал свои вещи, вышел в холодное утро, и дверь за ним навсегда захлопнулась.
