Дорогой дневник,
Сегодня опять раздался тот самый звонок в дверь, откуда слышался хриплый голос Раисы Дмитриевны, моей тёщи. Алексей, мой муж, уже был в кухне, потирая затылок, когда я нарезала салат.
Слушай, Людмила Мама принесла новую кастрюлю, сказал Алексей, бросив взгляд на новенькую нержавеющую посуду из Германии.
Дай угадаю, теперь мы ей должны? отозвалась я, не отрываясь от ножа.
Ну в общем да, запнулся он.
А если бы она чек к крышке приклеила, чтоб не забыли, сухо заметила я. Она уже давно начинает «помогать» с подарками
Он вздохнул, отступил к порогу и ушёл в гостиную. Это уже не первая «благодать» от неё: сначала полотенца, потом стаканы, шторы в ванную, корзина для белья Всё «от души», а потом счета и постоянные упоминания о «пенсии не резиновой».
Раиса Дмитриевна пришла к нам совсем недавно, переехав из другого города. До рождения Петра она общалась со мной лишь по фото в мессенджерах. Позвонив один раз, спросив, как назвали малыша, и исчезнув, она оставила меня без особой «свекрови», которая бы «дышала в затылок».
Прошлым летом её бедро сломалось у подъезда, и после операции стало ясно, что одной ей дома не справиться. Родных у неё почти не осталось, и Алексей предложил ей жить с нами, пока она на ноги не встанет.
Пару недель, может, месяц, сказал он.
Но месяц превратился в три. Тётка заняла диван в гостиной, постоянно «шушукалась» по телефону с подругами, громко смотрела телевизор. И, постепенно, начала раздавать советы:
Почему ведро для мусора такое крошечное? спрашивала она. Шторы в спальню давно меняли? Цвет какойто гнетущий. И обои в гостиной переклеить!
Список покупок быстро пополнялся: мультиварка, утюг, сковорода Всё, что, по её мнению, было неудобно «даже ей». Она не предупреждала, а просто вбрасывала очередную коробку, добавляя:
Вернёте, когда сможете. Я же не чужая, подожду. Это для вашего удобства.
Мы уже не успевали за её «добротою». Поток советов, подарков и чеков не прекращался, даже когда она переехала в съёмную квартиру в соседнем районе.
Лёша, ты ей вернул деньги за мультиварку? спросила я вечером.
Вернул частями.
А за утюг?
Почти. Остаётся тысяча.
Я кивнула, но сил было мало, чтобы спорить с чужой мамой. Своих забот хватало: работа, дом, сын, которого готовили к школе. Поэтому всё обсуждалось через Алексея, а каждый разговор заканчивался одинаково.
Он пытался стать жёстче, спорил, но Раиса вспоминала о своём давлении, дорогих таблетках, маленькой пенсии, и муж сдавался.
Что я должен был сказать? возмущался он. Мама старается, думает, что делает всё для нас.
Не старается, Лёша, она давит, только с милой улыбкой, отвечала я.
Он молчал, потому что знал, что я права. Внутри же боролись привычка и здравый смысл, а страх обидеть мать держал его в плену.
Самое страшное было в том, как наш сын Пётр воспринимал всё это. Видя, как я терплю, я думала: «Он всё это видит. Что он вынесет? Что надо молчать, когда взрослые в важном виде влезают в твою жизнь? Что надо благодарить за непрошенную помощь?»
И тогда я поняла, что дальше так нельзя. Не изза кастрюли и не изза денег, а потому что ребёнок, когда вырастет, должен знать, что «забота» без уважения не добро, а контроль в мягкой обёртке.
Случай, когда Пётр вернулся с прогулки, показал, как всё дошло до предела. За ним шла тётка, сияющая, как лампа дневного света, с двумя пакетами в одной руке и перегруженным рюкзаком в другой.
Вот и собрали Петьку в школу! гордо объявила она. Будет не хуже остальных!
Мы только вчера бегали по магазинам, выбирая всё вместе с Пётром: пенал, рюкзак, тетради с Бэтменом.
Что вы там собрали? спросила я, тихо вздыхая.
Два костюма на вырост, куртка дорогая, но утеплённая, белые кроссовки, кожаные сапоги по акции, пенал с какимто страшилищем то красный, то синий, как он любит.
Пётр опустил глаза, выглядел подавленно. Тётка ушла с гордо выпяченной грудью и обещанием «позвонить позже и обсудить сумму». Я позвала сына на кухню, чтобы поговорить.
Пётр, ты всё выбирал?
Нет мальчик ёрзал на стуле. Она сказала, что лучше разбирается. Пенал с Суперменом, а я сказал, что не люблю его, и она лишь махнула рукой. Кроссовки тоже давят.
Почему тогда их взяли?
Бабушка сказала, что они растянутся.
Почему ты не позвонил? Почему ничего не сказал?
Не знаю. Меня никто не спрашивал
Слова сына разорвали меня сильнее, чем любой финансовый удар. Пётр понял, что иногда проще молчать, терпеть, улыбаться, даже если неприятно. Теперь он живёт так же, как и я.
Вечером тётка снова позвонила:
Скидка, всё: одежда, рюкзак, обувь, канцелярия тысяча рублей на двадцать, может, чуть больше. Чек за куртку пришлю отдельно.
Во мне почти накричало, но я сдержалась.
Раиса Дмитриевна, а вы не посоветовались с нами или хотя бы с внуком? Мы всё купили до вас. И пенал с Бэтменом выбрал Пётр. И кроссовки не жмут.
Тётка гроссмейстерски отыграла:
Ну да, конечно. Сделала добро, а теперь в лицо плюёте? Я лучше знаю, что внуку нужно! Кто его в школу будет водить? Я! Мне его в люди вводить! Тьфу, неблагодарные!
Она бросила трубку. Я выдохнула, но голова будто сжата обручем.
Я поеду к ней завтра, сказал Алексей, обсуждая ситуацию. Поговорю. Но особых надежд не ставлю.
Он поехал, но вернулся через пару часов, лишь пожал плечами:
Не пустила. Мы ей сказали, мол, воспользовались. Она старается, а мы вот так.
Я спросила, что он ей ответил.
Сказал, что ты была права, что я тоже всё терпел в детстве, и что нельзя лезть в нашу жизнь.
Мой взгляд потеплел. Муж, без лишних сентиментальных речей, наконец встал на мою сторону. Мы теперь вдвоём, и, может, не идеально, но без гнилой вины.
Прошла неделя тишины. Тётка не звонила, не приходила, не навязывала «сюрпризов». Семья словно избавилась от невидимого источника напряжения. Я ловлю себя на том, что теперь не сжимаюсь от каждого звонка в дверь.
Мы решили разместить половину «школьных подарков» на Авито: рюкзак, часть канцелярии, один из костюмов. Комуто отдали по знакомым. Куртку забрала моя сестра для племянницы. Остаётся лишь пара сапог с блестящей наклейкой «новинка», коробка в углу гостиной, никто не решается её трогать.
Всё бы наладилось, если бы Пётр не вышел из комнаты с телефоном.
Бабушка написала, сказал он, глядя в сторону. У неё есть подарок для меня конструктор.
Я подошла, увидела яркий набор с роботом, о котором Пётр давно мечтал. Мы бы его купили, но он дорогой, и мы откладывали на крупный праздник.
Она ещё чтонибудь написала? спросила я, скрестив руки.
Что ждёт меня у себя и что я должен попроситься, чтобы её привезли. Но она сказала, что вы её обидели.
Алексей, стоявший рядом, вздохнул. Голос сына не звучал радостно, а лишь тяжёлой внутренней борьбой.
Ты хочешь поехать? спросил он.
Не очень Пётр опустил взгляд. Но она расстроится. И надо ли говорить «спасибо», если не хочется?
Я опустилась рядом, тихо объясняя:
Благодарят за то, что делают с любовью, а не за условием. То, что дают с обязательствами, это не подарок, а сделка или ловушка.
Алексей присел рядом, голосом, полным опыта:
Пётр, ты никому ничего не должен, даже взрослым, даже бабушке. Если чувствуешь дискомфорт, говори нам. Мы всегда рядом.
Тогда я не хочу, сказал он тихо. Пусть она обижается.
Позднее, уже ночью, когда Пётр спал, мы сидели на кухне. Алексей, глядя в окно, откровенно признался:
В детстве я думал, что нормально, когда тебе дают чтото и сразу требуют ответ. Добро казалось долгом. Я долго таскал это на себе.
Он посмотрел на меня и, будто говоря себе, добавил:
Я не хочу, чтобы Пётр жил с чувством вины. Любовь не сделка, а семья не про долги.
Утром Пётр подошёл ко мне с телефоном и спросил, правильно ли он написал.
«Спасибо за фото, но я не приеду. Не хочу подарков, за которые нужно чтото делать. Мне хорошо дома».
Я почувствовала гордость: наш семилетний сын уже понял, что отказ не каприз, а защита.
Мы не избавились от тёти полностью, но спасли Петра от чувства вины. Главное дать ребёнку понять, что любить можно без тяжёлых обязательств.
