Свекровь отвергает меня, а страдает моя дочь. Где же правда в этом мире?
Я оглядываюсь вокруг и понимаю: у большинства подруг отношения со свёкромью далеки от идеала. Но у нас — хуже. Не просто натянутость, а настоящая стена, ледяная и непреодолимая. Я готова смириться с тем, что она меня не любит, но как принять, что её холод распространяется и на мою дочь — её единственную внучку? Это режет по живому, и никакой логики в этом нет.
Честно говоря, я и сама не испытываю к ней тепла. Мы не ругаемся, не кричим — просто существуем параллельно, как два чужих призрака. Она не интересуется нашей жизнью, звонит только сыну, а мне — разве что в крайнем случае, если он не берёт трубку. Её голос в такие минуты сухой, будто бумага, и она спрашивает только о нём, даже не вспомнив про внучку. Как будто ножом по сердцу.
Три месяца назад я родила дочь. За это время свекровь — пусть будет Галина Петровна — навестила нас всего три раза, хотя живёт в жалких сорока минутах езды от нашего дома в тихом провинциальном городке Зеленодольске. Первый раз она приехала в день выписки. Бросила короткое «с праздником», посидела пятнадцать минут и ушла, сославшись на «дела». Даже не прикоснулась к ребенку, сказав, что боится таких крох — а вдруг что-то не так сделает. Я онемела. Разве можно так? Женщина, сама вырастившая сына, спокойно отворачивается от родной кровиночки? Разве не тянется сердце к этому теплу, к этому маленькому счастью?
Через месяц она вдруг попросила фотографии. Муж, конечно, отправил. Но сама Галина Петровна больше не появлялась. В ответ слала восторженные сообщения: какая красавица, какая умничка. Говорила, что обожает внучку и мечтает её увидеть. Но слова — это просто дым, который рассеивается без следа.
Недавно у неё был юбилей. Нас, разумеется, позвали — куда деваться от формальностей. Там она наконец взяла малышку на руки — ровно на секунду, чтобы сделать фото для показухи. Потом, будто обжегшись, сунула её обратно: «Забирай, я не умею с такими». В груди закипела ярость. Как можно быть настолько чёрствой?
Домой я вернулась с комом в горле. А через час увидела её пост в соцсетях: «С моей любимой внученькой». Это была верхняя ступень лицемерия. Я смотрела на экран, и слёзы душили меня — от боли, от бессилия.
Долго не могла успокоиться. Подругам выговаривалась — кто качал головой, кто оправдывал: мол, возраст у неё, может, и правда боится. Но разве это смягчает обиду? Где справедливость, если моя дочь, невинная душа, страдает от этого равнодушия?
