Федя, Федя? Как у тебя на работе? Всё в порядке?
— Нормально. Как всегда.
— Федя, ну пойдём ужинать! Я пельмешки налепила, как ты любишь. Давай, а?
— Не голодный я.
— Федя, ну как же так? Я тебя ждала, без тебя не садилась.
— Тань, ну что ты пристала, как банный лист, ей-богу! Надоела ты мне, сил моих больше нет. Ты что, маленький ребёнок, без меня и поесть не можешь?
— Федя, не ругайся, ну пожалуйста.
— Тьфу! Уже слушать противно! Тебе самой не надоело, Тань? Зачем ты передо мной юлишь? Ты душишь меня своей заботой, понимаешь? Душно с тобой, скоро совсем нечем будет дышать. Надоело всё, Тань, терпения нет. Не живу я с тобой, мучаюсь. Это твоё «Федя, Федя»! Сколько раз говорил — слышу, не надо повторять!
— Федя, ну давай, рюмочку выпей, полегчает. Отдохнуть тебе надо, устал ты. — Таня виновато смотрела на мужа и теребила край фартука.
— Дура ты, что ли? И фартух этот напялила! Другая у меня есть, понимаешь? Её люблю, ей одной дышу! Ухожу я от тебя, Тань.
— Идёшь? Хорошо подумал? Не смотри, что я мягкая — дороги назад не будет. Ты меня знаешь. Уйдёшь — иди, но назад не жди. А ты ей нужен? Думаешь, мне легко сидеть за столом, зная, что у тебя другая? Подумай, Федя, так ли сильна твоя любовь, чтобы ради неё семью в один миг разрушить?
— Не вернусь, не надейся.
Федя, не разувшись, прошёл в спальню. На чистых домотканых половиках остались грязные следы от сапог. Достав рюкзак, он начал складывать свои немногие вещи. Окинув взглядом комнату, Фёдор, не глядя на Таню, вышел в сени.
Пока шёл через всё село, в голове роились мысли. Зачем так? Правильно ли он делает, уйдя от жены? Ведь больше 20 лет прожили вместе, сын вырос хорошим, военным. Правда, живёт далеко, только по телефону общаются. Как он к разводу отнесётся? Да уже взрослый, поймёт. Всё в Феде перегорело, даже уважения к жене не осталось. Из-за этого её вечное «Федя, Федя!» Давно всё знает, а молчит, в глаза заглядывает. Другая бы вцепилась, исцарапала, а эта только молча с укором смотрит. Вот за что её можно уважать, если она сама себя не уважает? И ещё эта её старина. Совсем с ума съехала. Нормальная была, а теперь решила, что ей нужна кухня под старину — непременно с самоваром и домоткаными половиками. Как дурочка, по всему селу их собирала, пол сломала, чтобы деревом обшить.
Нет, Стелла совсем другая. У неё и имя говорит само за себя. Женщина со стальным характером. И молодая ещё. Чуть старше их сына. Могла бы невесткой стать, а стала женой. С ней Фёдор снова почувствовал себя молодым. Никаких там пирогов, борщей и половичков. Она даже говорит не так, как Танька. Та со своей стариной совсем с катушек съехала. У Стеллы всё современно — яркие шкафы, модная одежда. И фигура не то что у Таньки. Та совсем себя запустила, расплылась, как баржа, только в рот ему заглядывает, угодить пытается. Молодец, что ушёл. Давно пора. Теперь всё будет по-другому.
***
Таня сидела посреди кухни, смотрела на грязные следы на половиках и беззвучно плакала. Он так ничего и не понял! Не понял, зачем ей эта старина, половики, самовар. А она надеялась, дура! И эти следы — будто по сердцу грязным ножом прошлись.
Она встала и зло начала срывать половики. Кому они теперь нужны? Ничего он не помнит, ничего святого в нём нет! А та-то совсем девчонка, чуть старше их сына, Стелка. Вернулась в село, вся модная, красивая. И сразу в контору колхозную устроилась. За два года до старшего экономиста дослужилась. Глава колхоза в неё втю
