**Дневник. Семь причин уйти**
— Всё! Хватит! — Вера швырнула тряпочку в раковину, брызги полетели по кухне. — Больше не могу, слышишь, Иван? Не могу!
Муж отложил газету, брови нахмурил.
— Опять нервы? Попей пустырника.
— Пустырника! — передразнила она, руки в боки уперла. — Тридцать лет одно и то же! «Попей, Вера. Не кричи, Вера. Где ужин, Вера?» А я кто? Прислуга?
Иван газету сложил, вздохнул. На пенсии бабы с ума сходят — работы нет, вот и выдумывают.
— Вера Семёновна, — сказал он важно, — объяснись толком. Что случилось?
— Случилось? — Она засмеялась, но смех вышел горький. — Да ничего, Ваня. Просто поняла кое-что. Поздно, но поняла.
Сняла фартук, аккуратно повесила. Иван насторожился: так она себя вела, когда решала что-то серьёзное.
— Садись, — сказала. — Поговорим.
— О чём? — Он потянулся к газете. — Может, чаю нальёшь? Ты же щи обещала…
— Щи, — повторила Вера. — Конечно, щи. А когда я в последний раз жила для себя? Не для тебя, не для детей, не для внуков. Для себя?
Иван растерялся. Такие вопросы его всегда ставили в тупик.
— Не понимаю.
— Не понимаешь, — кивнула Вера. — Вот именно. И никогда не понимал. Помнишь, как познакомились?
— На танцах в ДК, — ответил он машинально.
— Да. Мне было девятнадцать. Хотела в педагогический. Помнишь?
Иван смутно припомнил — казалось ему тогда, девчонки блажью маются. Зачем жене институт, если муж кормит?
— Ну, помню. И что?
— А то, что не поступила. Потому что ты сказал: «Зачем тебе учёба? Дети будут, дом вести». И я послушалась. Первая причина.
Она подошла к окну, посмотрела во двор, где ребятишки в футбол гоняли. Такой же солнечный день был, когда она впервые подумала, что жизнь проходит мимо.
— Потом родилась Оля, — продолжила Вера. — Хотела на работу выйти, когда ей год исполнился. В школу лаборанткой. Ты сказал: «Ребёнка на кого оставишь? Сиди дома».
— Ну и правильно! — возмутился Иван. — Ребёнок без матери — как сирота!
— Правильно. Вторая причина. Потом Миша родился. Потом твоя мать к нам переехала, помнишь? Больная. И кто за ней ухаживал? Кто бельё стирал, в больницу водил?
— Ты. Но мужик на работе…
— Третья причина. — Вера повернулась, глянула на него будто впервые. — А когда я с воспалением лёгких слегла?
Иван затылок почесал. Помнил смутно — работа тогда, аврал на заводе…
— Помню.
— Кто за мной ухаживал? Кто врача вызывал?
Молчание затянулось.
— Я сама, — ответила за него Вера. — Сама в аптеку ползла. А ты даже чаю не принёс. Четвёртая причина.
Села напротив, руки сложила. Иван вдруг заметил — жена похудела. И седины прибавилось. Когда это случилось?
— Дальше что? — спросил тише.
— Дальше внуки. Олина Настенька, Мишин Алёшка. Кто с ними сидел, уроки проверял?
— Бабушка — она для того и есть.
— Бабушка. А дедушка где? — Вера усмехнулась. — В гараже с дружками. Или на рыбалке. Пятая причина.
Иван заёрзал. Разговор шёл не туда.
— Вера, может, хватит?
— Шестая причина простая. Ты меня не видишь, Ваня. Вот я здесь, а ты сквозь меня смотришь. Не знаешь, какое у меня любимое платье, не помнишь день рождения без подсказки. Я для тебя — как шкаф в углу. Привычный, незаметный.
— Да что ты! Мы же тридцать лет…
— Рядом. Но не вместе. Ты знал, что я полгода в театральной студии занимаюсь?
Иван раскрыл рот. Какая студия? Она же всегда дома…
— Не знал, — честно сказал он.
— Вот. А там люди, которым я интересна. Которые зовут меня Верой, а не «мам» или «бабушка».
Допила чай, поставила кружку.
— И седьмая причина: я устала. Каждое утро думаю: опять этот день. Опять плита, уборка, твоё хмурое лицо, если обед не вовремя. Опять одиночество.
Иван почувствовал, как сжалось внутри. Неужели всё так плохо? Он же не тиран — не пил, не бил, семью кормил…
— Вера, да ладно. Дом, дети, внуки…
— Дом. А где я? — Она встала, достала чемодан. — Уезжаю. К сестре в Ярославль. Там библиотека вакансия дала. Может, я и не Толстой, но попробую.
— А я? — Иван вскочил. — А дом?
— Научишься жить сам. Внуки вырастут. Дом никуда не денется.
Он стоял, не зная, что сказать. Вера закрыла чемодан. В её глазах не было злости — только усталость.
— Я не бросаю тебя. Просто ухожу к себе. К той Вере, которая мечтала, смеялась. Может, она ещё есть.
— А если нет?
— А если есть? — Она взяла чемодан. — Ужин в холодильнике. Щи, как любишь. Разогрей.
Такси уехало, а Иван стоял на пороге, глядя в пустоту.
Вечером ел холодные щи. Новости бубнили, но он не слушал. Думал о семи причинах. Каждая — правда.
Наутро тётя Шура спросила:
— Иван, а где Вера?
— Уехала. В Ярославль. Насовсем.
— Ох, — тётя Шура села. — А я завидовала: муж не пьёт, дом — полная чаша. А она, выходит, несчастна была.
— Несчастна. А я не видел.
— Мужики редко видят, — вздохнула соседка. — Вам бы поесть, поспать. А женщине душу кормить надо.
После её ухода Иван зашёл в спальню. На тумбочке — Веркины книги. Когда она успела столько прочесть?
На холодильнике — расписание: театр, бассейн, курсы английского. Целая жизнь, о которой он не знал.
Зазвонил телефон. Дочь Оля:
— Пап, мама звонила. Что случилось?
— Ушла.
— Почему?
Он попытался объяснить, но слова путаИ когда через год они встретились снова, оба понимали — семь причин уйти стали семью шагами, чтобы вернуться друг к другу уже другими людьми.
