29октября, день тяжёлый, но я всё же решила выписать всё на бумагу, чтобы хоть както упорядочить мысли.
Он толкнул меня за порог, хлопнув дверь так, будто хотел прогнать меня в пустоту. Я летела по инерции, споткнулась и упала на доску во дворе. Отряхнув руки, села на мокрые доски, осторожно прижала к себе обожжённую щёку, опустила руку к нижней губе. На пальцах остался багровый след не новое открытие, а очередное подтверждение, что Степан опять разбил мне губы. Щёка болела сильнее, чем губы.
Впервые Степан не смог удержаться; такие вспышки гнева приходят к нему часто. Я вернулась к двери, прислонилась лбом к шершавой древесине, пытаясь отдышаться. За дверью слышались крики дочерей Люда и Надя, их с отцом. Сердце сжалось от боли, ведь я не хотела их обидеть. Я прижала к губе язык, ощутила солоноватый привкус результат очередной скандальной ревности.
Всё началось с одной безобидной улыбки. На собрании в сельсовете руководитель, полувесёлый мужчина в пятидесять, пошутил о урожае. Аграфена, стоявшая рядом, невольно рассмеялась из вежливости. Это заметила моя сестра Галя, её взгляд стал как нож. Она сразу же донесла всё Степану, добавив свои нотки. Галя знала, насколько Степан может быть яростным.
Я оттолкнулась от косяка, дрожа, и прошлась к завалинке, уселась на холодное бревно. Сентябрьский вечер был тёплым, но от земли уже дул ночной холод. Ветёрк пробирался сквозь тонкий платок. Хотелось к печке, к детям Но идти было некуда. К родне Степана? Галя, вероятно, встретила бы меня у порога резким словом. Мама давно умерла, и я осталась одна, в сердце от этого сжалось ещё сильнее, слёзы текли по щекам, как горький дождь.
«Как же так? думала я, глядя на сгущающиеся сумерки. Что я сделала, чтобы сидеть у запертой двери собственного дома, как бездомный пес, без выхода и света?»
Семь лет назад всё было другим. Я закрыла глаза, в воспоминаниях появился образ счастья: у меня был любимый мужчина, Иван, и обе семьи готовились к свадьбе.
***
Воздух стоял густой и ароматный, пахло свежескошенной травой. Мы шли бок о бок я и Иван, который меня так любил.
Завтра, тихо прошептала я, глядя в сторону заката. Не могу поверить.
Иван сжёг мою руку в свою ладонь, полностью охватив пальцы.
Я тоже могу. Я в это верю с того дня, когда ты, в спор, залезла на сосну за мячом и боялась спрыгнуть. Помнишь?
Я улыбнулась.
Помню. Ты стоял внизу и крикнул: «Прыгай, я поймаю». И действительно поймал.
Наша любовь была громкой и открытой. Всё село знало об этом. Но в начале пути стояла моя сестра Галя, которая тоже была влюблена в Ивана. Её зависть заставляла её делать всё, чтобы мы разорвались, шептать гадости за спиной: о том, что я не подхожу ему, о бедности наших семей. Я же проходила сквозь её клевету, словно сквозь невидимое стекло, оставляя своё лицо чистым. Галя лишь злилась сильнее, а Иван отказывался слушать сплетни.
Сам не ангел, отмахивался он, когда ктото пытался подковырнуть. А я с Аграфеной другая история. Не пытайтесь меня обмануть.
Отношения оставались почти невинными: прогулки до дома, разговоры у калитки, лёгкие поцелуи в щёку. Всё изменилось за месяц до свадьбы: Иван будто изменился.
Раньше, провожая меня к калитке, он махал рукой, улыбаясь. Теперь обнимал меня так крепко, будто хотел впитать меня в себя, и не отпускал.
Иван, что с тобой? спросила я, чувствуя напряжённые мышцы.
Не знаю, прошептал он, прильнув к моим волосам. Если отпущу, боюсь, что больше не увижу. Сердце щемит.
Глупости, шептала я, гладя его по голове. Мы всегда будем вместе. Завтра увидимся.
Завтра вздохнул он, в котором слышалась странная тоска.
Мама тогда сказала: «Он предчувствовал, дорогая. Сердце молодое знает, что скоро придёт разлука».
Вечером, перед торжеством, я отговорила Ивану: «Подожди лишь одну ночь». Но в тот момент страсть захватила его, и мы полулежали под огромной ивой, скрытой от посторонних глаз. Шёпот Ивана был горячим, а руки дрожали, отдирая подол платья.
Никакой разницы, я не могу ждать больше. Завтра ты всё равно станешь моей женой. Моей женой!
Я не сопротивлялась, потому что сама желала этого. Ночное небо, усыпанное звёздами, плавало перед глазами. Я превратилась в женщину под сенью ивы, в пахнущей землёй тени.
Позже, утирая слёзы со щёк, Иван, счастливый, пошёл домой. По дороге, переполненный эмоциями, он решил искупаться в реке. Что случилось там, никто так и не узнал, а нашли его на следующий день уже без тела, присосанного к берегу.
***
Горе снесло меня, как буря. Я стала тенью самой себя, сидела у окна, в которое Иван когдато бросал мелкие камешки, и теребила в руках свадебное платье. Белое шифоновое, с кружевными рукавами, вышитое мной в зимние вечера. Тонкие пальцы перебирали кружева, будто в этом ритме можно найти ответ.
За что? шептала я, почти не слышно. За что?
Мама, краешком фартука, плакала, боясь, что я сломаюсь, как сухая ветка. Вскоре, когда в доме поселилось безмолвное отчаяние, к двери пришла Галя, опухшая от слёз, в простом ситцевом платье, и её глаза, обычно резкие, были полны раскаяния.
Аграфена бросилась она к мне, упав на колени. Прости меня! Ради Бога, прости за все мои гадкие слова! Ивана уже нет и нам больше нечего делить. Давай дружить? Как в детстве?
Я сидела, словно кукла. Мама, прислонившись к косяку, смотрела с тревогой. Я вдруг вздохнула, и слёзы хлынули, горькие и исцеляющие. Я обняла Галю, прижалась к её плечу и плакала, выплакивая всю боль.
Ну ладно, тихо сказала мама. Может, Галя и поможет. Иначе без неё я бы не справилась.
Так началась странная дружба. Галя почти не расставалась со мной, ночевала у нас, мы целыми днями сидели рядом, шептали о чёмто. Она стала моим щитом от мира, моим единственным якорем в море горя.
Позднее появился Степан, двоюродный брат Гали, человек серьёзный, с добрыми глазами. Он стал ухаживать за мной, приносить полевые цветы и подарки из города. Сначала я отвергалась, но Галя убеждала:
Жизнь продолжается, Аграфена. Степан хороший человек, он тебя полюбит, я уверена.
Под её влиянием я согласилась выйти за него замуж. Свадьба была скромной, без музыки и лишних глаз.
Через девять месяцев после смерти Ивана в деревне разгорелись сплетни. Сначала тихий ручей, потом полноводная грязная река. Меня осуждали, указывали пальцами:
«Траур не выдержала! Совсем зазнала!»
«Может, была нечестна? Что случилось в реке»
«Честь свою не сберегла, опозорила семью».
Эти слова были остры, как серпы. Но самое страшное было позже: мы узнали, что источник всех клевет стал Галя. На посиделках у колодца она шептала соседкам, что я «порочна», что Иван «не успел», а Степан «поторопился» жениться. Её зависть, холодная и выверенная, достигла цели.
Идиллия, которую я так старательно строила, рассыпалась в прах быстрее, чем свадебный торт. Степан оказался вовсе не тем надёжным мужем. После первой ночи он сказал мне:
Да ты порченая.
Эти слова пронзили меня, как ледяной осколок. Ласковый ухажёр превратился в грубого, вечно нахмуренного человека. Его ревность стала безграничной: он ревновал к продавцу, к почтальону, даже к соседу Никите, которому уже за восемьдесят. Каждый наш шаг он контролировал, громко крича:
Опять старикам глазки моргаешь? Я всё вижу!
Я забеременела почти сразу, но родился лишь ребёнокдевочка. Степан хотел сына, и, когда увидел дочь, рассердился:
Опять девка? Мне нужен сын!
Он стал отгонять меня, назывáть меня «не моя», бить, но при людях изображать примерного семьянина. Дома воздух стал густым от страха, дочери прятались в угол, не шевелясь.
Когда мама умерла, мои силы окончательно иссякли. Оставалась только я и две маленькие девочки, испуганные глазами. Степан стал выгонять меня из дома ночью, запирая дверь. Я сидела на холодных ступеньках, обнимала колени, плакала, глядя в беззвёздное небо, слыша детский плач за дверью. Я кусала губы, стирала слёзы и стучала в дверь, прося впустить меня обратно.
Ночь прошла, я превратилась в сталь. На рассвете, когда первые куры кукали, я встала, хоть ноги и болели, но в глазах горел новый огонь.
Утром открылся дверь. Степан стоял у порога, усталый, с тяжёлым взглядом.
Что ты стоишь, как столб? Иди, готовь завтрак, бросил он и пошёл к столу.
Я вошла молча, не встретив его взглядом. Я знала, что он отправится на поле и вернётся лишь к ночи. Как только он ушёл, я быстро собрала в старом саквояже всё, что могла: немного сбережений, сменное бельё, несколько игрушек, фотографии мамы. Одетые девочки я укутала в тёплые вещи и ушла.
Мама, куда мы? спросила старшая Люда.
В новую жизнь, дочка, ответила я спокойно.
Мы прошли сквозь поля, обходя сломанные заборы, пока не вышли на просёлочную дорогу. Машины проезжали мимо, не замечая одинокую женщину с двумя малышками. Вдруг у дороги остановилась огромная фура, откуда выглянул улыбающийся водитель.
Подбросить куда, сестрёнка? крикнул он.
Я кивнула, и водитель, Саша, помог мне погрузить саквояж в кабину, разместив девочек на спальном месте. Дорога была долгой, но Саша, болтливый и добрый парень, слушал мой рассказ о Степане, его ревности, ночных изгнаниях. Он подсказал, что недалеко от города есть поселок, где крупная фирма строит тепличное хозяйство и ищет работников, обещая жильё.
Мы приехали в это место, где жили в старой квартире у бабушки Шуры, которая, услышав мою историю, пожалела сирот и почти не брала платы. Я работала в теплицах с рассвета до заката, тяжёлый труд, но честный, и меня ценили. Когда построили первые дома для работников, я получила небольшую, но свою квартиру. Достав ключ, я расплакалась эти слёзы были слезами облегчения.
Я больше не вспоминаю Степана; те воспоминания как старые шрамы, болят лишь при прикосновении. Новых отношений я не заводила. Главное чтобы дочери были сыты, одеты, здоровы и счастливы. Мне этого достаточно.
«Хватит, уже пожилая», иногда думаю, глядя, как дочери играют в своей комнате. Главное, что у них теперь настоящий дом, где не крики, не ревность к старикам и не ночные изгнания. И ради этого стоило бороться.