Ах, внученьки мои, присядьте поближе, расскажу вам историю, что в сердце моём, как старинная песня, живёт. Сижу я тут, в доме престарелых, носки вяжу, а мысли уносятся в молодые годы. Родные отправили меня сюда, говорят, для покоя, а я лишь перебираю воспоминания, словно чётки. И эта повесть — обо мне, Анне, и моей доченьке Светлане, о том, как жизнь научила нас, что такое настоящее счастье.
Было это давно, когда я ещё была наивной, верила, что любовь — это вечный праздник. Встретила я Виктора — высокого, с глазами, что светились, и речью сладкой, как мёд. Влюбилась по уши, думала, вместе горы свернём. Поженились, и скоро я забеременела. Виктор сиял: «Сын будет, Анюта! Наследник мой!» Уже и шампанское купил, и мечтал, как тот сын мир покорит. Я смеялась, гладила живот, представляла, как мы втроём гуляем по парку, как семья.
Но родилась у меня девочка. Тихая, лёгкая, как пёрышко, с глазами, словно весеннее небо. Назвала я её Светланой — ведь она, как свет, вошла в мою жизнь. А Виктор… не пришёл. Ни в роддом, ни за нами. Молчал, будто его и не было. Его мать, Галина Петровна, ещё и нож в сердце вонзила: «Девочка? Отдайте в приют, зачем она вам?» Я слушала, а слёзы сами катились. Как можно? Это же моя кровиночка, моё сердце!
Вернулась я из роддома одна. Прижала Светлану к груди, сумку на плечо — и в никуда. Жить с Виктором я не могла, а родители мои далеко были, не до них. Поселились мы у тёти Клавы, в старой коммуналке. Комнатка тесная, стены тонкие, но тёплые. Тётя Клава, хоть и ворчала порой, сердце имела золотое. То чаю горячего нальёт, то кашу сварганит, то Светлану покачает, когда я на работу бежала. «Не тужи, Анюта, — говорила. — Бог видит твои слёзы, даст вам долю». И я верила, иначе не выжила бы.
Жили мы бедно, ох, как бедно. Днём я в киоске стояла, газеты да сигареты продавала, а ночью офисы мыла — полы, окна, столы. Руки трескались, спина ныла, ног не чувствовала. Но когда Светлана улыбалась, когда её маленькие ручки тянулись ко мне, всё забывалось. Она была моей радостью, моим смыслом. Про Виктора не спрашивала — мала ещё, но чувствовала, что маме больно. Я же старалась не плакать при ней, хоть ночами подушка от слёз мокла.
Прошло лет пять. Светлана уже в садик ходила, косички я ей заплетала, а сама всё думала: как так вышло, что мужчина, клявшийся в любви, от нас отвернулся? Но жизнь не ждала моих раздумий — надо было кормить, одевать ребёнка, за квартиру платить. Тётя Клава помогала, как могла, и я ей за это до гроба благодарна. Она мне часто говорила: «Анюта, родные не те, с кем кровь одна, а те, кто в беде руку подаст». И правда её была.
Однажды иду я с работы, усталая, как собака, а вижу — у нашего подъезда «Волга» чёрная стоит, блестит, как в кино. А рядом — Виктор. Постарел слегка, но тот же — перстень золотой, рубашка дорогая, волосы уложены. И мальчик с ним, лет четырёх, вылитый он. Увидел он меня — и побелел, как мел. Светлана моя, смелая, тянет меня за руку:
— Мама, кто это?
Виктор глаза в неё впился, словно язык потерял. Ведь дочь его, та самая, от которой он сбежал. А тут дверь машины хлопнула, и выскочила его новая — в лисьей шубе, с губами, как у утки, и голосом пронзительным. «Витя, кто эти нищие?» — визжит. Мальчик её поддержал: «Папа, поехали, они грязные!»
У меня в груди всё сжалось, но я голову подняла. Взяла Светлану за руку и пошла. Медленно, с достоинством. Потому что мы не нищие, мы — семья. Виктор за угол бросился, видно, хотел что-то сказать, но не решился. И слава Богу. Что он мог? Извиниться? Поздно, дружок, поздно. Двери, что раз захлопнул, не всегда отворяются.
Дома пахло щами — тётя Клава оставила. Светлана села ужинать, а я ей косичку гладила. Спросила она: «Мама, кто тот дядя?» А я лишь ответила: «Человек из прошлого, дочка. Нам без него лучше». Она кивнула — в её пяти годах мудрости было больше, чем в Викторе за всю жизнь.
А о нём я потом слышала от соседей. Говорили, сидел он в баре, коньяк пил, в потолок смотрел. Может, и понял, что настоящее счастье променял на перстни да машины. Но время назад не повернёшь. Его новая, говорят, долго не задержалась — нашла побогаче. А тот мальчик, сын его, рос без отца, потому что Виктор не для детей, ему бы в карты игра да водка.
Светлана моя выросла красавицей. Училась хорошо, в университет поступила, теперь работает, мне помогает. Про Виктора мы не вспоминали — не о чем. А я, хоть и в доме престарелых, не грущу. Потому что знаю: мы со Светланой выстояли. Не потому, что сильные, а потому, что любили друг друга. И тётя Клава, царство ей небесное, всегда с нами была — в каждой тарелке щей, в каждом добром слове.
Вот так, мои хорошие. Помните: счастье не в деньгах, не в блестящих машинах. Счастье — когда тебя любят. Даже если тихо, даже если в тесной комнатке, где пахнет щами и детским сном. И когда выбираете, с кем жизнь делить, смотрите в сердце, а не на золотые перстни. Потому что сердце не обманет, а золото — всего лишь холодный металл.
