Кто бы мог подумать, что в нашей, казалось бы, обычной семье таится такая горькая тайна. И самое обидное — когда правда всплывает, виноватыми оказываются те, кто к ней не причастен. Так вывалилось и на мою голову.
Всё началось накануне Нового года, когда мы с мужем собрались к его родителям в гости — просто посидеть за праздничным столом. И вдруг Артёму, моему мужу, пришла в голову идея — подарить родителям ДНК-тест. Так, для интереса, узнать больше о своих корнях. Сейчас это популярно, безобидное развлечение.
Но едва мы заикнулись об этом, как лицо свекрови Ольги Петровны побелело. Она отвела меня côté кухни и, теребя краешек фартука, взмолилась, чтобы мы не дарили этот тест. Я спросила — почему? Она прятала глаза, но в конце концов призналась: «Он приёмный…»
У меня будто земля ушла из-под ног. Мой муж, которому уже 25 лет, оказался не родным сыном своих родителей. Его усыновили из детдома, когда ему не было ичникгода. У него есть родные брат и сестра — кровные дети свекрови, а он… словно чужой. Но самое удивительное — Ольга Петровна клялась, что любила его не меньше, а может, и больше. «Он мой сын, пусть и не по крови!» — рыдала она.
Я спросила: «Почему не сказать ему правду? Почему молчали столько лет?» Она лишь махнула рукой: «Боялись, что почувствует себя ненужным. Ведь ничего бы не изменилось…»
А потом вдруг бросила: «Раз уж ты знаешь… Может, ты ему всё объяснишь?» Я онемела. То есть теперь мне предстоит разрушить его мир? Она уверяла, что он меня так любит, что легче примет правду от меня. Мол, я смогу его утешить. Но я отказалась наотрез. «Это ваша тайна, — сказала я. — Вы должны были рассказать сами, когда он был маленьким. Не перекладывайте на меня». Разговор оборвался — в кухню вошли свёкор и сам Артём.
Прошёл месяц. Артём всё же сделал ДНК-тест — просто из любопытства. Когда пришли результаты, правда всплыла. Его анализ не совпал с данными брата и сестры. Он был в шоке. Долго выяснял, требовал объяснений. Но в ответ — лишь недомолвки и полуправда. Его мир рухнул. В конце концов он перестал с ними общаться. Целый год — ни слова.
А недавно звонит Ольга Петровна. Голос дрожит от обижения: «Это ты виновата! Ты должна была сказать! Ты знала!» У меня внутри всё сжалось. Почему я? Я же просила её — скажи сама, объясни по-человечески. У тебя было 25 лет. Почему теперь я крайняя?
Конечно, мне было тяжело. Я надеялась, что он простит их. Не хотела, чтобы он жил с этой болью. Но я не виновата. Это не моя ложь. Не я молчала четверть века.
Сейчас Артём часто говорит об усыновлении. Я его полностью поддерживаю. Он хочет стать тем родителем, которого у него не было — честным, открытым, любящим. Говорит, что не будет врать ребёнку, потому что никто не должен жить в неведении.
И я верю, что у него получится. Он будет прекрасным отцом. Ведь он знает, каково это — расти в семье, где тебе не сказали самого важного…
