**Шёпот за стеклом**
Санитарка, женщина с усталым, обветренным лицом и глазами, потухшими от ежедневного лицезрения чужих страданий, неловко переложила прозрачную сумку Анны из одной натруженной руки в другую. Полиэтилен хрустнул, нарушая гробовую тишину лифта. В сумке, как насмешка, пёстрым пятном выделялись детские вещички крошечный розовый комбинезон с зайчиками, распашонка с вышивкой «Мамино счастье» и белая с голубой окантовкой упаковка подгузников. На ней красовалась вызывающая цифра «1» для новорождённых. Для тех, кто только начинает свой путь.
Лифт, грохоча старыми тросами, медленно опускался на первый этаж, и с каждым этажом сердце Анны сжималось всё сильнее, превращаясь в маленький, беспомощный комок боли.
Ничего, девочка, голос санитарки прозвучал хрипло, словно скрип несмазанной двери. Ты молодая, крепкая. Ещё родишь. Всё наладится
Она бросила на Анну быстрый взгляд, полный неловкого сочувствия и желания поскорее закончить этот мучительный спуск.
Другие дети есть? спросила она, чтобы разорвать тягостную тишину.
Нет выдохнула Анна, глядя на мигающие кнопки этажей. Её голос был пустым, безжизненным.
Тяжелее, когда первый протянула санитарка. Как решили? Хоронить или кремировать?
Хоронить, отвернулась Анна, поджав губы. Её взгляд утонул в грязном зеркале лифта, где отражалось её собственное лицо бледное, опустошённое.
Санитарка вздохнула. Она видела таких тысячи. Молодых, старых, сломленных. Жизнь в этих стенах делилась на «до» и «после». И для Анны только что наступило это самое «после».
Её забирали из роддома одну. Не было конверта с лентами, счастливого кряхтения под одеялом, улыбок родни, скромных букетов гвоздик. Был только муж, Дмитрий, стоявший у больничного крыльца с опущенными глазами, сгорбленный, будто нёс на плечах неподъёмный груз. И страшная, ледяная пустота, звонкая, как колокол в тишине.
Дмитрий обнял её нерешительно, словно боясь причинить ещё больше боли. Его объятия не согревали. Они были ритуалом, формальностью. Без напутствий, без дурацких, но таких желанных сейчас фотографий, они молча вышли из роддома. Двери захлопнулись за ними, будто закрыв целую главу жизни.
Я уже кхм запнулся Дмитрий, заводя машину. Всё договорил с ритуальщиками. Венок белый, гроб бежевый, с розовыми он замолчал, сглотнув ком в горле.
Не важно, перебила Анна, уставившись в запотевшее стекло. Я не могу сейчас об этом
Хорошо он сжал руль.
Солнце светило предательски ярко! Оно слепило глаза, играло бликами на стёклах машин, кричало о жизни, которой не стало. Где же ветер? Где хлёсткий дождь, мокрый снег, лепящийся в лицо, как плевок судьбы? Так было бы честнее.
Они молча выехали со двора больницы. Анна взглянула на грязный борт их машины.
Совсем замызгалась
Давно собирался на мойку, да вот пробормотал Дмитрий.
Ты заболел? обернулась Анна.
Нет, с чего?
Покашливаешь.
Нервы просто
Мир за окном не изменился. Те же улицы, голые деревья, серые хрущёвки. Голуби на проводах, ржавый забор с детской надписью «Саша + Маша». Всё было по-прежнему. И это было невыносимо.
***
На третьем месяце беременности Анна почувствовала недомогание. Сначала першило в горле, потом поднялась температура. Грипп, решила она. Лечилась таблетками, переживала, но врачи успокоили: малышке ничего не грозит. Позже на пояснице высыпала сыпь. Один врач сказал герпес, другой аллергия. В итоге сыпь прошла, и Анна, облегчённо вздохнув, стала готовиться к родам.
В день ПДР начались схватки. В роддоме сказали ложные, надо останавливать. Капельницы не помогли, схватки усиливались. Пробили пузырь воды чистые. Через несколько часов сердцебиение ребёнка замедлилось. «Гипоксия», прошептала акушерка. Предложили кесарево.
Операция прошла быстро. Девочка родилась, закричала, её приложили к груди. Счастье длилось минуты. Через сутки Анна увидела её в реанимации, подключённую к аппарату. Из уголка рта сочилась кровь.
Пневмония, сказал врач. Возможно, инфекция, которую вы перенесли. Бороться сложно.
На третий день, когда появилась надежда, Анна пыталась сцедить молоко, молилась. Дмитрий пошёл в церковь. Они даже решили сменить имя вдруг поможет? Но врач вошёл в палату и мягко остановил её руку.
Мне очень жаль сказал он.
Эти слова повисли в воздухе, как приговор.
***
Анна смотрела в окно машины. Мир не изменился. Их должно было быть трое. Теперь снова двое. И между ними пропасть.
Родственники шептались: «Врачи виноваты, надо судиться». Но Анну не интересовали разборки. Она едва могла дышать.
Новый год они встретили у её родителей в деревне. В сочельник топили баню. Анна, из-за шва, не парилась, но пошла с матерью та боялась одна.
В предбаннике мать заговорила:
В эту ночь гадают, помнишь? Мы в молодости зеркала ставили
И что? Являлось?
Один раз что-то шевельнулось в отражении. Мы с визгом разбежались.
Мать ушла, оставив Анну одну. Та прилегла, слушая треск углей. И незаметно уснула.
Ей приснилось, что она дома. В детской кроватке лежит её дочь. Живая. Девочка повернулась и улыбнулась.
Мама, сказала она чистым голосом. Всё будет хорошо. У тебя родится дочь. Назови её Настей.
Анна проснулась в слезах. Но в душе стало легче.
***
Время залечивало раны. Анна вернулась к работе, научилась снова улыбаться. Врачи запрещали беременеть два года, но через полтора она поняла снова ждёт
