ХОЗЯЙСТВЕННЫЙ МУЖИК.
Навещаем тестя в деревне, за сотню вёрст от города. В том самом доме, где он родился и вырос. Из которого в семнадцать сбежал на фронт, а в сорок пятом вернулся с культяпкой вместо правой руки…
— А Миши нет! За дровами ушёл! — огорчает нас тётя Груня, его старуха. — В соседнем селе клуб ломают. Отдали стены на разбор!
Тестю под восемьдесят, но он ещё крепок. Не то что нынешние.
— Далекó то село? — спрашиваем тётю Груню.
— Да куда там! — машет она рукой, — Вёрст пять, не больше!
Мы с женой переглядываемся.
А через время он «приезжает». Транспорт — древняя детская коляска, без люльки, кособокая под грузом старых досок. Скидывает ремни, перекрещённые на груди, чтобы легче было тащить поклажу.
— Вот! — хвалится он добычей, будто с неба свалившейся. — Ещё пару ходок — и на зиму хватит!
— Как распиливать-то будете, Егор Петрович? — помогаю складывать доски в поленницу.
— А вон станок! — показывает на криво сколоченный верстак с приспособами для пилки. Рука-то всего одна.
На верстаке лежит старая, ржавая ножовка с железной ручкой. Такая же, как у моего отца. Ей я впервые доски пилил.
Сердце сжимается. Хочется помочь. Готов хоть сейчас на своём джипе доски возить, хоть рабочих нанять.
— Может, чем помочь, Егор Петрович? — спрашиваю.
Но он не слушает. Одной рукой отмахивается, снова набрасывает ремни через плечо.
— Фуры тут мешают! Так к обочине жмутся — того и гляди, собьют! — вздыхает он.
Машин и правда много. Огромные, длинные, несутся через деревеньку. Трасса на Киев…
— Груня! Я пошёл! — кричит он жене. Та выходит провожать и, когда он скрывается за воротами, гордо говорит:
— Добытчик!
Тут до меня доходит. Помощь ему не нужна. Он живёт тем, что чувствует себя мужиком. Не просто мужчиной — именно мужиком. Хотя всю жизнь деканом в экономическом институте проработал.
Смотрю вдаль. Вижу, как по обочине бредёт старик с коляской без кузова, ремни и верёвки крестом на груди. В этой коляске когда-то возили мою будущую жену. Напоминает бурлака. Только вместо барж — фуры грохочут, окутывая его дымом и гарью…
Не выдерживаю, беру сына, едем в строительную лавку. Оставляем на его верстаке новую шведскую ножовку, с закалёнными зубьями, в кожаном чехле.
Через пять лет забрали его к себе. В тепле и комфорте он не протянул и полугода…
А потом, после похорон, на поминках найду ту ножовку — нетронутую, в том самом чехле, на крышке серванта. И соседи скажут про Егора Петровича:
— Берег! Хозяйственный мужик был!
— Точно, — киваю. — Мужик. Нынче таких не делают…
