В хирургии отказались оперировать сироту. Но когда в операционную зашла санитарка, весь медперсонал заплакал, увидев её поступок.
«Когда казалось, что всё кончено, она пришла…»
Полумрак больничной палаты едва разгонял желтоватый свет ночника. Под ним лежала худенькая девочка, будто случайно забытая жизнью. Пятнадцать лет — а уже столько горя: родители погибли в аварии, домом стал интернат, а теперь вот — больничная койка. Ноющая боль в сердце привела её сюда, в московскую клинику. Врачи изучили анализы, переговорили — и развели руками.
— Прогнозы хуже некуда. Операция почти безнадёжна, наркоз она не перенесёт, — проговорил хирург, потираяя уставшие глаза.
— Да и кто подпишет согласие? Родителей нет, опекунов нет — кому потом возиться? — вздохнула медсестра.
Алёна слышала каждое слово. Она лежала, укрытая одеялом, и кусала губы, чтобы не заплакать. Слёз больше не было — внутри словно всё застыло.
Два дня врачи ходили мимо её палаты, обсуждали, спорили, но решений не было. А потом, в одну из ночей, когда больница затихла, дверь скрипнула. Вошла санитарка — пожилая женщина с усталыми руками и добрыми глазами.
— Привет, солнышко. Не бойся, я посижу с тобой, ладно?
Алёна открыла глаза. Бабушка поставила на тумбочку потертую иконку и начала шептать молитву. Потом достала платок с вышивкой и вытерла девочке лоб.
— Меня зовут Галина Петровна. А тебя?
— Алёна…
— Красивое имя. У меня внучка Алёной была… — голос её задрожал. — Но её уже нет. А ты теперь — как моя. Ты не одна.
Наутро случилось невероятное. Галина Петровна принесла нотариально заверенные бумаги — она стала опекуном. Врачи остолбенели.
— Вы понимаете, на что идёте? — спросил заведующий.
— Понимаю, голубчик, — кивнула она. — Что мне терять? А у девочки — шанс. Если вы в чудеса не верите, я за вас поверю.
Операция шла шесть часов. Галина Петровна сидела в коридоре, сжимая в руках тот самый вышитый платок. Когда хирурги вышли, у них самих глаза были мокрыми.
— Мы сделали всё… — врач замолчал, увидев, как бабушка побледнела. — Она выжила. Выстояла.
Тут слёзы хлынули у всех — у медсестёр, у санитаров, даже у строгого завотделения. Потому что в этой больнице они впервые за долгое время увидели, как обычное человеческое тепло способно победить даже смерть.
Алёна поправилась, позже её перевели в санаторий. Галина Петровна навещала её каждый день — с вареньем, пирожками и рассказами, словно заново учила жить. А потом забрала к себе.
Прошёл год. Алёна, в белом платье и с медалью за учёбу, стояла на школьной сцене. В зале сидела седая старушка, сжимая в руках тот самый платок. Зал аплодировал стоя. Такое случается редко, но — случается.
Годы шли. Алёна окончила медицину с красным дипломом. На вручении ей вручили грамоту «За милосердие». В тот вечер она заварила чай с мятой и села рядом с Галиной Петровной.
— Бабуль, я так и не сказала тебе тогда… Спасибо. За всё.
Старушка улыбнулась и погладила её по волосам.
— Я ведь пришла тогда полы помыть… А получилось — жизнь спасти. Видно, так и надо было.
— Я теперь тоже буду работать в той больнице, — сказала Алёна. — Хочу, чтобы ни один ребёнок не остался без надежды.
Галина Петровна ушла тихо — будто заснула. На похоронах Алёна держала в руках вышитый платок и сказала:
— Она не была врачом. Но спасла больше жизней, чем иные профессора. Потому что дарила не таблетки — а веру.
Теперь у входа в детское отделение висит табличка:
**«Палата имени Галины Петровны — женщины, которая возвращала сердца к жизни»**
Алёна стала кардиологом. И каждый раз, когда перед ней оказывался безнадёжный больной, она вспоминала глаза той санитарки. И боролась. До конца.
Потому что чудеса — случаются. Если хоть один человек верит в тебя.
А эта вера — сильнее любого диагноза.
