Старая Фекла вытирала слезы, стекавшие по её бледным, изборожденным морщинами щекам. Время от времени размахивала руками и что-то невнятно бормотала. Походила на дитя, лепечущее первые слова. Мужики в недоумении почёсывали затылки, а бабы, столпившись вокруг, пытались разобрать слова старухи.
С самого утра, обезумев от горя, Фекла металась по деревне, стучала в окна и рыдала. От рождения была немая, да и умом — будто не от мира сего. Потому односельчане её сторонились, хотя и не обижали. Не понимая, в чём дело, послали за Егором. Пьяницей и балагуром, единственным, кто бывал в доме старухи да помогал по хозяйству. За миску щей да чарку самогона.
Наконец он явился. Сонный, ещё не очнувшийся от вчерашнего, протиснулся сквозь толпу. Фекла кинулась к нему, мыча и захлёбываясь слезами, яростно махала руками. Лишь он один понимал её. Когда она закончила, Егор почернел лицом. Снял шапку и глянул на односельчан.
— Ну, говори! — крикнул кто-то из толпы.
— Настенька пропала! — прохрипел он, имея в виду семилетнюю внучку старухи.
— Как пропала? Когда? — всплеснули руками бабы.
— Говорит, мать родная ночью утащила! — испуганно пробормотал мужик.
В толпе поднялся ропот. Бабы крестились, мужики нервно закуривали.
— Да разве может покойница дитя похитить? — усомнился кто-то.
Всё село знало, что три месяца назад мать девочки, Дарья, утонула в болоте. Как и бабка, отроду была немая. Пошла с бабами за клюквой, да там и случилась беда. Как вышло — никто не ведал. Отбилась от своих, заблудилась. Увязла в трясине, а крикнуть не могла. Лишь мычала. Да кто услышит? Так и осталась Настенька сиротой, тяжёлой ношей для старой Феклы. Будь отец — другой разговор, а так и спросить не с кого. Покойница при жизни таила, от кого дитя, и унесла эту тайну в могилу. Даже матери не признавалась. Шептались люди: уж не Егорий ли отец? Ну, а что? Холостой, молодой. В доме у них бывает.
Но он отнекивался. Не было, мол, ничего такого!
Фекла снова завыла и замахала руками.
— О чём она? — зашептали бабы. — А? Егор?
— Рассказывает, будто каждую ночь приходила покойница к избе. Фекла свечи зажигала, кресты на дверях да окнах выводила. Охраняла себя с внучкой от нечисти. А Дарья не отставала — пороги обивала, в окна заглядывала. И тихонько дочку звала. Вот и этой ночью долго стояла под окном. В лунном свете бледная, глаза мёртвые, а губы шептали, маня Настю.
Старуха гнала девочку прочь от окна. Но только отвернётся — та уже тянется к занавеске. То ли морок, то ли не заметила Фекла, как под утро задремала да прозевала. Увела покойница Настю, обманула, перехитрила невинное дитя! — Егор вытер рукавом пот со лба и добавил: — Искать надо!
Мужики стиснули зубы и разбрелись по дворам. Одни за ружьями, другие за собаками.
Даже Егор, забыв про похмелье, зашагал домой собираться.
Вскоре поисковые группы разошлись по окрестностям. Сначала обыскали дворы, потом кладбище. Тщетно. Оставался лес, а затем и проклятые топи, где нашла покой Дарья. Перекурили — и вперёд.
У самой опушки нашли следы босых детских ножек. Псы залились лаем и рванули в чащу. Долго кружили, сбивая с толку хозяев. Будто их водили за нос, нарочно путали следы.
Когда сумерки опустились на макушки сосен, охотничьи собаки, тяжело дыша, рухнули на землю. Вслед за ними и мужики. Молодые да крепкие двинулись дальше, к болоту.
С каждой минутой надежда таяла.
Егор ступал осторожно, боясь провалиться. Так увлёкся, что и не заметил, как отстал от других. Но болото он знал как свои пять пальцев, потому и шёл вперёд.
— Где же ты, Настенька? — хрипло прошептал он, всматриваясь в туман.
В двухстах шагах раздался каркающий крик. Огромный чёрный ворон, усевшись на сосновую ветку, сверкал глазами и следил за путником.
«Крру! Крру!» — снова прокричала зловещая птица.
Сердце у Егоря ёкнуло. Что-то в этом крике заставило его ускорить шаг. Он направился к высокой сосне.
У корней дерева, на мягком мху, лежала, свернувшись калачиком, девочка.
— Настенька! — тихо позвал Егор, боясь спугнуть.
Девочка открыла глаза и внимательно глянула на него.
— Живая! — обрадовался мужик.
Стянул с себя рубаху и укутал ребёнка.
— Как ты сюда попала? — хрипло спросил он, не ждя ответа.
Ведь как мать с бабкой, была та немой.
— С мамой пришла, — вдруг отозвалась Настя.
Егор вздрогнул и не поверил ушам.
— Чудно! — поднял он девочку на руки и поспешил прочь с болота.
— Ну-ка, детка, скажи ещё что-нибудь!
— Мамка стала женой болотного духа. Хотела взять меня в свой новый дом, но он не позволил.
— Кто не позволил? — растерянно пробормотал Егор.
— Дедушка. Очень старый, но сильный и мудрый. Люди зовут его Лешим. Он мамку отругал: «Негоже родное дитя губить!» Не место мне в топи. Живой я ещё пригожусь — и людям, и лесу, и ему самому. Потом дунул на меня, и губы мои обожгло. И вот — слова полились рекой. Дедушка мне всё рассказал, теперь я всё знаю!
— И что же ты знаешь? — сглотнул Егор.
— Что деревья умеют говорить, а травы — шептаться. А ещё что ты мой батя, родненький! — выпалила девочка.
Мужик замер. Осторожно поставил Настю на землю, опустился на колено и, глядя в её веснушчатое личико, спросил:
— И это тебе старик сказал?
— Ага! — кивнула она иИ с тех пор Настенька жила с отцом, а когда подросла, стала лечить людей и животных, и никто в округе не сомневался, что её сила — от самого Лешего.
