Тень расчёта
С первых же дней между Алиной и её свекровью, Галиной Степановной, пробежала чёрная кошка. Будто незримая стена разделила их, отрезав Алину от того тепла, которого она ждала от новой семьи. Свекровь смотрела на неё как на ненужное дополнение, ворвавшееся в её устроенный мир. В их просторной квартире в центре Санкт-Петербурга всё кричало о достатке: паркет с перламутровой лаковой полировкой, иконы в серебряных окладах, хрустальные бра. Но за этим блеском скрывалась пустота — холодная и расчётливая, как февральский ветер с Невы.
Алина избегала встреч. Её муж, Артём, уговаривал её наладить контакт, твердя, что мать просто «сложный человек». Но каждый визит превращался в пытку. Разговоры неизменно сводились к деньгам: во сколько обошлась перепланировка, куда выгоднее вложить рубли, кто кому сколько задолжал. Для Галины Степановны у всего была цена, даже у семейных уз. Алина чувствовала себя вещью на аукционе — оцениваемой, но не нужной.
Шли годы. Как-то поздно вечером раздался звонок. Голос свекрови, всегда твёрдый и властный, дрожал: она серьёзно заболела. Галина Степановна просила Алину о помощи. Та замерла, сжимая телефон. Перед глазами вставали годы безразличия, колкие фразы, взгляды свысока. Ехать или нет? Сердце рвалось между обидой и чувством долга. В конце концов долг победил. Она собрала вещи и поехала в ту самую квартиру на Невском проспекте.
Алина застала свекровь в спальне. Галина Степановна лежала, укрытая старинным павловопосадским платком, лицо её осунулось, глаза потускнели. Она жаловалась на боль, слабость, одиночество. Алина всматривалась в неё, пытаясь понять: это искренняя беспомощность или очередная игра? Но сомнения рассеялись, когда та вдруг схватила её за руку, умоляя не уходить. Алина вызвала «скорую», договорилась о госпитализации, сутками дежурила у больничной койки, подкупала санитарок пачками «Беломора».
Лечение затянулось. Галина Степановна медленно приходила в себя. После выписки Алина помогала ей с бытом, мыла полы, варила борщ. Она ждала хотя бы «спасибо», знака, что её старания не напрасны. Но вместо этого свекровь, развалившись в своём кожаном кресле, равнодушно бросила:
— Сколько я тебе должна?
Алина онемела, чувствуя, как внутри что-то ломается.
— Как вы можете?! Я помогала вам, потому что… потому что так надо! — голос её дрожал от горечи.
— Не прикидывайся дурочкой, — усмехнулась Галина Степановна, но улыбка не дошла до глаз. — Я всегда плачу за услуги. Это и есть благодарность. Деньги — лучший способ показать, что я ценю.
— Вы правда думаете, что всё продаётся? — Алина сжала кулаки. — Будь вы настоящей матерью, Артём сам бы о вас позаботился. Вам не пришлось бы ползать передо мной за его спиной.
Галина Степановна нахмурилась. Губы её задрожали, но она промолчала. В глазах мелькнуло что-то — то ли злость, то ли недоумение. «За что она меня ненавидит? — подумала свекровь. — Я просто живу по своим принципам. Разве это грех?»
Алина ушла, хлопнув дверью. Наутро на её карту «Сбербанка» пришёл перевод. СМС с суммой в шестьсот тысяч резануло глаза. Деньги были немалые, но для Алины они стали плевком в душу. Она не стала их возвращать — не из-за жадности, а от бессилия. Спорить с Галиной Степановной — что головой об лед колоть.
Артём так и не узнал правды. Для него мать оставалась святой женщиной, неспособной на подлость. Алина не разрушала этот миф. Она молчала, пряча правду поглубже, зная, что иногда молчание — дороже крика. Но всякий раз, глядя на мужа, она чувствовала, как между ними встаёт тень — тень расчёта, которую отбрасывала его мать.
