Шрамы и дружба: история непобеждённой души
Мы с Алиной сидим на её балконе на 15-м этаже новостройки в пригороде Красноярска. Алина с отцом и бабушкой переехали сюда пять лет назад. Её отец — юрист в строительной компании, которая возводила этот дом. Квартиру выбрали с просторным балконом специально для Алины, чтобы она могла предаваться своему увлечению. Отец мог себе это позволить. Балкон утеплён: тёплые полы, батареи, стены облицованы плиткой с узором, приятной на ощупь. Алина обожает комнатные растения и аквариумных рыбок. В квартире шесть аквариумов — по одному в каждой комнате и ещё один здесь, на балконе.
Этот аквариум — угловой, с мягкой голубой подсветкой и сложной системой фильтрации, в которой я ничего не понимаю, а Алина может рассказывать часами. Внутри — керамический замок с башенками и арками. Рыбки выплывают из его окон, словно жители подводного королевства. Четыре ярко-красные рыбки, названия которых я постоянно забываю, и один необычный сомик, которого Алина зовёт птериком. Он — санитар аквариума, чистит всё за остальными.
Алина знает о своих рыбках всё. Она активна на форумах аквариумистов, пишет статьи для профильных сайтов, там её уважают. С той же страстью она ухаживает за растениями. После переезда её комната превратилась в настоящие джунгли. На балконе вьётся плющ, висят кашпо с фиалками, стоят горшки с карликовыми ёлочками и бонсай.
Мы сидим в этом зелёном уголке, глядя в огромное окно на реку Енисей, крыши домов и парк вдали. Справа внизу шумит трасса, ведущая в Дивногорск и Сосновоборск. Алина рассказывает о поездке с отцом за грибами. Они заехали в такую глушь, куда смог пробиться только их внедорожник. Набрали полные корзины, потом три дня с бабушкой солили и сушили грибы.
— Жалко, папа теперь почти не бывает дома. Работает даже в выходные. Погода отличная, а скоро дожди начнутся, и никуда не съездим. Таня, давай попробуем ещё раз сфоткаться? — Алина смотрит на меня с мольбой.
Я вздыхаю. Мы идём в её комнату — такую же зелёную и уютную, как балкон. Алина садится перед самодельным белым фоном. Я делаю несколько кадров, потом пытаемся их обработать на ноутбуке. Ей нужны фото для документов, но задача кажется невыполнимой.
Снимки не получаются. То ли я плохо снимаю, то ли дело в другом.
— Аля, хватит зацикливаться. Внизу фотостудия, сейчас сбегаю, договорюсь.
Алина нехотя соглашается. Она забирается в кресло на балконе, кутается в плед и отворачивается к окну.
Я беру ключи и бегу вниз. Фотограф — молодой парень, скучает за стойкой. Объясняю, что нужно фото на документы, но сниматься будем дома, на 15-м этаже.
— Это будет стоить…
— Не важно, сколько. Фото нужны срочно, сегодня.
Мы поднимаемся. Парень замирает перед аквариумом на балконе, разглядывая рыбок с восхищением. Я нервничаю.
— Понимаете… Постарайтесь не акцентировать… У девушки лицо сильно пострадало, поэтому она не пришла в студию. Пожалуйста.
— Без проблем. Клиент платит, остальное не моё дело.
Я зову Алину. Она выходит, закутанная в плед, словно в кокон, молча садится перед фоном. Фотограф настраивает камеру, украдкой поглядывая на неё.
— Готово. Откройте лицо.
Алина медленно убирает ткань, выпрямляется. Лицо фотографа бледнеет, в глазах мелькает шок.
— Боже… — вырывается у него.
— Снимайте, — глухо говорит Алина.
Он быстро щёлкает затвором, и я провожаю его к двери.
— Сестра?
— Нет, подруга. Она невероятная, сильная…
— Верю. Но в следующий раз предупреждай заранее.
— Я предупреждала…
— Да, но когда увидел… Сколько она такая?
— Двадцать три года.
— Жесть… Бедная девочка.
Я протягиваю деньги. Он отмахивается:
— Через час приходи, всё будет готово.
Возвращаюсь к Алине. Она снова на балконе, в пледе, плечи дрожат — плачет. Я обнимаю её, глажу по голове, укачиваю, как ребёнка.
— Ничего, Аля. Всё проходит, и это пройдёт. Смотри, листья в парке уже жёлтые. Хочешь, сбегаю за твоими любимыми кленовыми? Или за мороженым? Устроим праздник?
— Мороженое в холодильнике, Тань. Ешь… Мне не хочется.
Десять лет назад я шла по коридору больницы в Красноярске. Знакомые медсёстры, врачи, санитарки улыбались мне, я со всеми здоровалась.
На посту дежурила пожилая медсестра:
— Таня, сколько дома была? Полгода? Опять к нам?
— Ага, Марина Ивановна. Надеюсь, в последний раз.
— Посмотрим, куда тебя определить… Первое отделение на ремонте, у нас тесно. Даже в детской палате кровати уплотнили.
Я заглянула в детскую через стекло. Десять кроваток вместо шести, все заняты.
— Есть место в 14-й. Пойдёшь?
— Полубокс? Конечно!
Марина Ивановна вздохнула, улыбнулась криво.
— Пошли. Там девочка, Алина Соколова. Ваши ровесницы. Только… к ней привыкнуть надо. Она тоже обгорела. Сильно.
— Подумаешь, обгорела. Видали и не такое.
14-я палата — почти люкс. Душ, туалет, небольшой холодильник, две функциональные кровати. Можно даже телевизор поставить.
Я вошла. Моя кровать у двери была свободна. У окна сидела фигурка, укутанная в одеяло с головой. Медсестра включила свет, помогла разобрать вещи. Девочка молчала, глядя из-под одеяла. Видны были только глаза.
— Алиночка, это Таня. Она добрая, вылезай.
Медсестра потянула одеяло. Я замерла. У Алины не было лица. Ни волос, ни ушей, вместо носа — дырочки, губ почти не видно. Шею поддерживал поролоновый воротник. Щёк не было — сплошные рубцы, как у меня на спине и ногах. Но мои шрамы скрывала одежда. А её…
Её глаза — огромные, тёмно-карие — казались чужими на изуродованном лице.
Я собралась, подошла и сказала:
—— Привет, давай дружить? — прошептала я, чувствуя, как сжимается сердце от боли и надежды.
