Вот так Егорку встретила бабка Таньки — Анна Ивановна. «А, работничек пожаловал!» — буркнула она, косясь на зятя. Бабуля старой закалки, партийная до мозга костей, она в нём всё ненавидела — и джинсы с футболкой вместо рубашки, и, главное, профессию. Парикмахер, понимаешь! Или, как она изволила выражаться, «цирюльник».
«Ну какой из тебя мужик? — ворчала она Таньке. — Вот твой дед — да! Полжизни слесарил на заводе, потом по партийной линии вырос. А этот? Чик-чик ножницами — и бабская работа готова. Да и сам весь такой — жеманится, как девица!»
Подпершись подбородком на палку, рявкнула: «Танька, твой пришёл!» Жена выскочила навстречу, на ходу скидывая фартук, и чмокнула Егорку в щёку.
«Тьфу, сюсюкаются!» — сплюнула Анна Ивановна. — «А ужин когда? Я есть хочу!»
Таня всплеснула руками: «Сейчас Егор руки помоет — и за стол!»
Бабка нахмурилась: «Так ты же пять минут назад сказала, что ещё полчаса!»
Таня замялась: «Ну оно как-то само… быстрее получилось…»
«Значит, я голодная сидела, только чтобы этого примака дождаться?!» — загремела Анна Ивановна.
Таня вздохнула и юркнула на кухню. Бабуля — следом, крича вдогонку: «Стой, хитрюга!» Через минуту оттуда донёсся хохот.
Егор, уныло мыля руки, предвкушал тоскливый вечер. Ужин, потом «дивидюшка» с советскими фильмами — бабуля новое кино на дух не переносила. «Там одни похабщины!» — заявляла она. А они с Таней мучились: в трёхсотый раз смотреть один и тот же военный фильм да ещё и слушать бабкины комментарии — удовольствие ниже среднего. А в девять часов — отбой. Никаких тебе ночных бдений.
Сколько раз Егор уговаривал жену снять квартиру! Но та только умоляла: «Потерпи, родной! Бабулю я бросить не могу. Она и правда слаба уже, хоть и держится. Да и меня-то она не бросила — из роддома забрала, когда родная мать меня там оставила…»
Егор отступался. Сам он из деревни, и семейные узы для него не пустой звук. Пока в городе на ноги вставал — вся родня его кормила-поила. Теперь и он им помогал: родителям деньгами, родне — руками. То баньку поставит, то сарай подлатает.
«Ты там не застрял? — донёсся бабушкин голос. — Смотри, сороки всё мыло утащат!»
Егор вышел из ванной. На кухне стол был уже накрыт. Что ни говори, а Таня готовила отлично — хоть и работала, но на столе всегда разносолы стояли.
Анна Ивановна бурчала: «Не в меня пошла — всё на кухне торчит! Я вот суп из пакетика варила, котлеты из кулинарии брала — и ничего! Муж не пикнул, сын не возмущался. У меня дела поважнее были: партком, местком, везде я в комиссиях!» — при этом с аппетитом уплетала всё, что внучка приготовила.
«Как дела на работе?» — спросила Таня.
Егор только рот открыл, как бабуля его перебила: «Да чего там спрашивать? Работа у него непыльная. Ножницы в руки — и чик-чик! Вот дворником бы поработал — тогда другое дело. А так — ничего особенного. Лучше про Ивана Васильевича послушайте! Он с пятнадцати лет на заводе…»
Егор закатил глаза. Началось. Эти поучительные истории в миллионной редакции он слышал каждый вечер. Всё — чтобы лишний раз напомнить: ты, мол, не мужик.
А он-то не виноват! В десять лет мать его, распутав колтун в волосах, зло сказала: «Егорка, пока отец не видит — состриги мне эту паклю!» Он до сих пор помнил тот трепет, когда взял ножницы. Страх и радость вместе.
Стриг криво, но потом осмелел: «Мам, давай ещё немного подровняю?»
«Да валяй! — махнула та рукой. — Всё равно отец заметит. Платок надену — авось не опозорюсь».
Он стриг наугад — и получилось что-то вроде «каре». Мать к зеркалу подошла — ахнула. Егор сжался, ждал грома.
«Господи, да я словно помолодела! Молодец, сынок!» — и чмокнула его в макушку. Потом на ферму пошла — без платка, гордая. А там — бабы да девки гуртом повалили: «И нас постриги!»
Так и пошло. После школы даже думать не стал — сразу в парикмахеры.
Таню он в парке увидел. Хрупкая, в осенних листьях, букет собирала. Он, обычно скромный, вдруг подошёл. Познакомились. Потом — любовь. Такая, когда без другого и дыхания нет.
Позже Таня ему рассказала всё: отец погиб, мать сбежала, едва родив. А бабуля — та сразу примчалась и забрала внучку.
Конечно, выбор Таньки бабулю не обрадовал, но молчала. Один раз уже ошиблась — не пустила сына жениться. А он с горя напился — и под машину. Так что теперь терпела. Но подколоть Егорку лишний раз — святое!
Как-то ночью Егор услышал стоны. Бабуля бледная, лекарства по полу рассыпаны. Он сразу понял — сердце. Давно знал, где у неё таблетки. ДаДал лекарство, скорую вызвал — а через две недели рая, когда бабуля в больнице лежала, он вдруг понял, что уже скучает по её ворчанию.
