**Смех сквозь обиду**
Вера Семёновна поставила перед внучкой тарелку с щами и уселась напротив, пристально наблюдая, как Оля водит ложкой по румяной поверхности супа.
— Не по вкусу? — спросила бабушка, хотя и без слов знала ответ. Внучка морщилась уже третий день подряд.
— Всё нормально, — буркнула Оля, не поднимая глаз. — Просто аппетита нет.
— Ага, нет аппетита, — протянула Вера Семёновна. — А вчера я тебя застукала, как ты в холодильнике шарилась. Пельмени искала из той пачки, что я специально купила?
Оля вздохнула и отложила ложку.
— Бабуль, ну зачем заводишься? Я же сказала — всё в порядке. Просто на работе завал, голова кругом.
— Завал она нашла… — покачала головой бабушка. — В мои годы после смены я ещё печку топить успевала, бельё на речке полоскала. А ты целый день в своём ноутбуке ковыряешься — и устала!
Внучка резко поднялась, тарелка звякнула о стол.
— Знаешь что? Хватит! Каждый день одно и то же: то еда не та, то работа несерьёзная, то парни не подходят. Надоело, ей-богу!
— Вот как с бабушкой разговариваешь! — всплеснула руками Вера Семёновна. — Так мать тебя учила?
— Мать меня вообще не учила ничему! — вырвалось у Оли, и она тут же прикусила язык.
Тишина. Бабушка медленно собрала посуду, руки слегка дрожали, но голос был твёрд:
— Понятно. Значит, я во всём виновата. И то, что забрала тебя после развода родителей — плохо. И то, что кормлю, одеваю — тоже не так.
— Ба, я не это имела в виду… — растерянно пробормотала Оля.
— А что же? — обернулась Вера Семёновна, и внучка увидела слёзы в её глазах. — Что я старая перечница, которая жизнь портит? Наверное, так и есть. Молодёжи с нами, стариками, не по пути.
Оля хотела возразить, но бабушка уже скрылась на кухне. Послышался шум воды, звон тарелок. Девушка постояла в нерешительности, затем поплелась в комнату.
Вера Семёновна мыла посуду, и слёзы капали прямо в мыльную пену. Сердце ныло от обиды. Неужели она и правда стала обузой? Неужели вся её забота — только раздражение для внучки?
Она вспомнила, как три года назад Оля пришла к ней с одним рюкзаком и красными от слёз глазами. Родители разводились, отец ушёл к молодой, мать запила. Куда податься двадцатилетней девчонке? Конечно, к бабке. Вера Семёновна приняла её без вопросов, освободила лучшую комнату, кормила, обстирывала, холила.
А теперь выходит, что всё зря? Что её любовь — лишь повод для упрёков?
— Вера Семёновна! Вы дома? — раздалось за дверью.
Бабушка быстро вытерла лицо фартуком и открыла. На пороге стояла соседка Татьяна Петровна с кульком в руках.
— Заходи, — попыталась улыбнуться Вера Семёновна. — Чайку налью?
— Да некогда! Вот внучка из Питера гостинцев привезла, — протянула пакет Татьяна Петровна. — Конфеты заморские. Думаю, поделюсь с соседями.
— Спасибо, родная. Надолго внучка приехала?
— Да всего на недельку. Работа не отпускает. Зато как примчалась — сразу ко мне! И духи дорогие подарила, и в кино сводила. Говорит: «Бабушка, как я без тебя скучала!» — лицо соседки светилось. — Вот счастье-то!
Вера Семёновна кивала, а в душе скребло: у Татьяны Петровны внучка — золото, а её Олюшка…
— Ваша Оленька как? Всё на той же работе? — поинтересовалась соседка.
— Да, работает, — поспешно ответила бабушка. — Девочка хорошая, помогает мне.
— Конечно, хорошая! Такая умница. Вам с ней повезло, — улыбнулась Татьяна Петровна. — Ладно, побежала!
Когда дверь закрылась, Вера Семёновна прислонилась к стене. Как же горько было притворяться! Раньше она взахлёб рассказывала соседкам, какая Оля талантливая, как здорово рисует…
— Бабуль, это кто был? — выглянула Оля. Лицо её было виноватым.
— Татьяна Петровна. Конфет принесла, — сухо ответила бабушка.
— А давай чайку попьём? С этими конфетами? — Оля робко подошла. — Я… я хотела извиниться. Наговорила ерунды.
Молча поставив чайник, Вера Семёновна накрыла на стол. Оля разложила конфеты на блюдце.
— Красивые, — пробормотала она. — В фольге.
— Внучка Татьяны Петровны из Питера привезла, — заметила бабушка. — Про бабушку не забывает.
Оля покраснела.
— Бабуль, ну что ты… Я тебя тоже люблю. Просто иногда кажется, что ты ко мне придираешься. Вот как с щами.
— Придираюсь? — Вера Семёновна повернулась. — А мне кажется, что волнуюсь. Похудела ты, тени под глазами. Может, заболела?
— Нет, просто завал на работе. Проект горит, начальник орет.
Бабушка налила чай, присела рядом.
— А почему раньше молчала? Раньше же рассказывала про работу, а теперь как партизан.
— Думала, тебе неинтересно, — Оля вертела конфету в руках. — Ты же в компьютерах не разбираешься…
— А ты попробуй объяснить! — возмутилась Вера Семёновна. — Я не дура старая, может, и пойму.
Оля вздохнула:
— Ладно. Начальник новый — выскочка, всех гнёт. Мои работы критикует, говорит: «Несовременно!». А клиенты довольны…
— Дурак! — отрезала бабушка.
— Бабуль! — Оля фыркнула.
— Ну а как ещё? У тебя ж талант! Помнишь, в школе за плакаты тебе грамоты давали? Я их до сих пор храню!
— Правда?!
— Да! Вот и думай теперь, кто тебя ценит больше — я или этот недоросль!
Девушка рассмеялась, и вдруг стало легче. Они проговорили весь вечер: о работе, о глупом начальнике, о том, как Оля боялась разочаровать бабушку.
— Глупенькая, — гладила её по голове Вера СУтром Оля разбудила бабушку запахом свежих блинов, и Вера Семёновна, глядя на её довольную улыбку, поняла, что самое главное — не слова, а эти тихие моменты, когда обиды тают, как сахар в горячем чае.
