Буря бушевала не на шутку. Дороги замело — ни пройти, ни проехать. Подъездную дверь не открыть: сугробы наметало выше человеческого роста, и даже откопаться нет сил. Город не приспособлен к таким капpисам природы, дома строились для более мягкого климата. В общем, настоящий катаклизм, без преувеличений.
И в эту ночь у Анастасии умирал отец.
Инсульт. Ни «скорой», ни спасателей — помощи ждать неоткуда. Только она, молодой врач-невролог, да скудный запас лекарств и инструментов из домашней аптечки.
Отец упал на кухне, когда ставил чайник на плиту. Анастасия не видела самого момента, но распознать инсульт — задача даже для студента-первокурсника. Для неё же не составило труда сразу определить удар и понять, что без больницы он до утра не дотянет.
Она обзвонила всех, до кого могла дозвониться, даже полицию. И везде один ответ: «Ваш вызов принят. Как только появится возможность, к вам направят помощь».
Никто не приедет, это было ясно. Но она не могла не попытаться. Отец был парализован, лишь мычал, когда она с трудом волокла его на кровать. Антикоагулянты противопоказаны. Значит, аспирин, затем преднизолон внутривенно, чтобы снять отек мозга. Давление пониженное — бисопролол не нужен.
Осталось только ждать. Анастасия действовала, как автомат. По протоколу, по учебнику. Без эмоций — одна ледяная пустота внутри.
Потом, словно насмешка судьбы, погас свет. В квартире стало темно и душно, будто стены сдвинулись, а воздух сгустился до тягучей массы. Звуки обострились: каждое движение, каждый вздох отца — хриплый, но ровный, без стонов. Уже хорошо. Сама же Анастасия казалась неживой.
— Скорее бы утро… — прошептала она, просто чтобы услышать свой голос. Убедиться, что ещё жива.
И в ту же секунду в дверь громко постучали.
Анастасия испугалась и обрадовалась одновременно. Кто ещё мог прийти? Она бросилась к двери, налетая на углы в темноте, нащупала замок и распахнула её. В лицо ударил яркий свет фонаря.
— Привет, — раздался из-за ослепительного пятна мерзко знакомый голос.
Это был сосед. Отвратительный тип по имени Геннадий, вечный подросток в теле сорокалетнего мужика. Он вызывал у неё острое раздражение. Полгода мог ходить лохматым, как медведь, потом внезапно выбриться налысо или покрасить волосы в ядовито-рыжий. Мог подраться в подъезде, мог месяц не появляться дома. Жил как хотел, не работал — и тем не менее существовал.
Для неё, потратившей годы на учебники, конспекты и зарисовки анатомических схем, его образ жизни был оскорблением. Такие, как он, не должны были вписываться в нормальное общество.
Анастасия хотела захлопнуть дверь, но Геннадий бесцеремонно упёрся ногой в проём. Наглость за гранью приличий.
— У вас всё в порядке? — спросил он.
— Убери ногу, — резко сказала она.
Она его боялась. Каждый раз при встрече инстинктивно отстранялась.
— Ладно, — он послушно убрал ногу и опустил фонарь. — Просто подумал, может, помощь нужна.
— Не от вас.
— Значит, нужна, — проницательно заключил Геннадий. — Воду запасли? Есть у вас вода?
— Да в чайнике же! А нет — так из крана налью! — она попыталась снова захлопнуть дверь.
Но Геннадий не стал препятствовать. Вместо этого он поставил на порог пятилитровую бутыль. Потом ушёл. В свою квартиру. Ту самую, откуда месяцами доносились пьяные крики, гитарные переборы и душераздирающие звуки губной гармошки.
— Совершенно невыносим, — проворчала Анастасия.
А потом задумалась. Проверила кран. Так и есть — вода не идёт. Бутыль так и осталась лежать на границе её квартиры и внешнего мира.
Позже Геннадий принёс батарейки и фонарь. О чём она, врач, даже не подумала. Хотя именно ей следовало бы быть готовой ко всему.
— Так и хочется послать вас куда подальше, — призналась Анастасия, принимая фонарь.
— Посылайте, — пожал плечами Геннадий. — Но скажите: как отец?
— Вы с ним что, пили вместе? Какое вам дело?
— Не пил. Как он? — твёрдо повторил он.
— Инсульт… — сорвалось у Анастасии. — Нужна «скорая»…
Геннадий резко развернулся и скрылся за своей дверью. Анастасия осталась одна. С умирающим отцом. С фонарём и бутылью воды.
— Он просто невыносим, пап. Серьёзно. Ты же сам таких перевидал на службе…
Фонарь оказался спасением. Она смогла измерить давление, найти бутыль с глюкозой и поставить капельницу. Попробовала вскипятить чайник — не получилось. Даже газ перестал работать!
Ей хотелось плакать. Она, дипломированный невролог, не могла спасти единственного дорогого человека. И всё из-за снега? Ради чего тогда годы учёбы, стажировки? Такой беспомощной она себя ещё не чувствовала.
И тут снова явился Геннадий.
— Вам явно нехорошо, Анастасия. Я чувствую, когда человек в беде, — он был одет в что-то меховое, как полярник. В руках — туго набитый рюкзак, из-под клапана торчали вязаные носки.
— Не верю. Но заходите, — сдалась она.
— Отказываюсь от приглашения, — сказал Геннадий, переступая порог. — Отца можно доставить. Вы — врач, будете следить. Я — человек, умеющий ходить по снегу. Он — боец. Втроём справимся.
Он раскрыл рюкзак. Достал спальник…
— Сюда заворачиваем дядю Колю… Николая Петровича… — Геннадий смутился, будто школьник. — Отца… — наконец выдавил он. — Шины есть?
— Есть. Наложу, — коротко ответила Анастасия, удивляясь собственной собранности.
— Тогда сначала шины, потом спальник, — скомандовал Геннадий.
Анастасия не привыкла, чтобы ей указывали. Обычно она сама управляла ситуацией. Но сейчас ей были не нужны логика и анализ. Ей нужна была помощь. И её предложил тот, кого она считала последним человеком на земле.
— До какой больницы идти? — спросила она, фиксируя шейный корсет.
— Полтора километра. Если гора не идёт к МагометуОни вышли в метель, и Анастасия вдруг поняла, что, возможно, Геннадий — единственный, кто не боится идти сквозь эту снежную тьму ради неё.
