В тот дождливый осенний день моя невестка Татьяна Игоревна посмотрела мне прямо в глаза и холодно произнесла: «Анна Васильевна, отныне вы, дорогая свекровь моего супруга, не притронетесь ни к одному из моих блюд. Вот вам полка в холодильнике — хозяйничайте сами. И желательно до моего пробуждения или возвращения с работы». Я застыла на месте, будто громом пораженная. Неужели я, всю жизнь кормившая семью, теперь изгнана с собственной кухни? До сих пор сердце кровью обливается от такой наглости.
Мы с мужем Николаем Петровичем уже третий год живем вместе с сыном Дмитрием и его женой Татьяной. Когда молодые поженились, мы предложили им переехать в наш просторный дом в Подмосковье. Татьяна поначалу казалась скромницей — благодарила за щи, просила научить печь пироги. Я, глупая, радовалась, будто нашла в ней родную душу. Что ж, теперь ясно — принимала за доброту обычную вежливость.
Все началось с безобидных замечаний: «Анна Васильевна, вы слишком жирно жарите», «Зачем столько солить?». Я отмалчивалась, хоть и замечала, что дело не в кулинарных предпочтениях. Дмитрий оправдывал жену: «У Тани на работе аврал». Но вскоре она открыто объявила кухню своей вотчиной.
Вчерашнее утро стало последней каплей. Я, как встарь, испекла любимые сыном с детства оладьи с вареньем. Татьяна, увидев их, поморщилась: «Мы с Димой теперь завтракаем гречневой кашей». А потом — тот самый ультиматум. Моя полка в холодильнике! В доме, где я тридцать лет была хозяйкой!
Николай Петрович лишь отмахнулся: «Таня хочет чувствовать себя главной». А сын уговаривал: «Мам, пойми её». Понимать? Да мне бы хотя бы простого уважения! Ведь я никогда не лезла в их дела, молча убирала за Таней грязную посуду, терпела её странные салаты с авокадо.
Вечером я нарочно громко стучала сковородой, жарила себе картошку с лучком. Татьяна скривила губы: «Вот видите, Анна Васильевна, как хорошо — каждый сам за себя». Хорошо? Когда семья делится на «своих» и «чужих»? В мои годы — да на свою же кухне чувствовать себя гостьей!
Теперь стою на распутье. Уехать к сестре в Ярославль? Но это мой дом! Молчать дальше? Не могу. Готова поговорить по-хорошему, но знаю — Татьяна обернёт всё против меня. Может, перестать вообще стряпать? Пусть попробуют прожить без моих расстегаев.
Больнее всего за Димитрия. Разрывается меж двух огней — между матерью и женой, вынуждающей его выбирать. Но и гнуть спину перед выскочкой я не стану. Сколько зим за плечами, сколько сил вложено в эти стены — и вдруг какая-то молокососка велит мне знать своё место?
Пока держусь. Готовлю себе в отведённые часы, но не капитулирую. Авось опомнится. А нет — соберу семейный совет. Не для ссоры, а для правды. Этот дом — моя крепость. И место за общим столом — моё по праву. Пусть Татьяна задумается — стоит ли её своенравие распада семьи?
